— Вторая стража! Вторая стража!
Взвыли, залаяли потревоженные собаки, и все снова погрузилось в тишину. Игроки нырнули в узкий сводчатый проход и очутились на ярко освещенном дворе. Посреди него жарко горел гигантский костер. На большой террасе с колоннами стояла группа вооруженных людей и оживленно беседовала.
Из внутренних помещений вышел, кутаясь в волчью шубу, Энвербей.
На блестящих лаковых сапогах его звенели шпоры. Усы, как обычно, торчали стрелками.
Увидев назира Рауфа Нукрата, Энвербей взял его за пуговицу пальто и спросил:
— В Фергану, Самарканд, Хиву эмиссаров послали?
— Да, они уехали.
Но внимание Энвербея привлек человек в распахнутой лисьей шубе, торопливой походкой вошедший во двор с улицы. В сильном возбуждении он искал кого-то глазами и вдруг, увидев Рауфа Нукрата, бросился к нему.
— Нам наши люди донесли, — заговорил он, — начальник Особого отдела уехал товарным поездом со станции Караул-Базар на юг… Его нет в Бухаре.
— Что бы это значило? — проговорил медленно Нукрат.
Нервничая, Энвербей спросил:
— Что случилось?
— Большевики что-то подозревают, — сказал с тревогой Нукрат. — Так удачно нам удалось навести Гриневича на ложный след. Час назад он со своим полком по железной дороге выехал в Зиаддин воевать с Абду Кагаром. Но до отъезда он наделал дел. Милиция снята с охраны у всех ворот, и поставлены караулы частей особого назначения из наших мусульман-бухарцев, но беда в том, что все они большевики…
— Но, но мы едем на охоту. Правительство мы предупредили, — в голосе Энвербея слышалось раздражение.
— Позвольте, ваша милость, сказать мне, — вмешался человек в лисьей шубе. — Они, я имею в виду большевиков, подозревают. Они сомневаются. Зачем Энвербей берет с собой столько людей, говорят. Почему уже в каршинскую степь уехала вся милиция, говорят. Какая такая охота, говорят.
— Товба!
— Придется все отложить до завтра, я решительно остаюсь, — выдвинулся из-за столба невысокий розоволицый человек, в котором нетрудно было узнать самого председателя совета назиров. Голос у него дрожал.
— Что! Что? — резко крикнул Энвербей, и теперь все поняли, что он тоже крайне взволнован и растерян.
— Эй, идите сюда! — крикнул военный назир Арипов, заметив только что пришедших двух игроков. — Ну, что вы видели на улице? Чекистов не видели?
— Н-нет… пусто…
— Кто дежурит по городу? А? Ну, что вы на меня уставились, болваны?!. Я спрашиваю, как зовут большевика, командира, который сегодня дежурным? Ну?
Но они не знали и только вбирали свои большие круглые головы в плечи, когда Арипов пытался ткнуть им кулаком в лицо.
— Дежурит комендант. Так, — заглянул Рауф Нукрат в бумажку, — дежурит комэск Сухо… Сухорученко… — Он запнулся, произнося эту длинную фамилию, потом не без ехидства добавил: — Кто, как не вы, господин военный назир, должен знать это?
Пожав плечами, Арипов стал смотреть в сторону, а Нукрат продолжал, уже обращаясь к Энвербею:
— Наше счастье, что дежурит этот Сухо… Сухорученко. Он известен как пьяница, дубина… Нам покровительствуют силы рая и ада. Бог споспешествует нам, — торжественно заявил Нукрат. — Сейчас вы, господин зять халифа, беспрепятственно покинете благородную Бухару и сможете… хэ… хэ… предаваться охотничьим развлечениям. Весь ваш эскорт направляется к Каршинским воротам, а вы… гм-гм… доверьтесь мне.
Он суетливо сбежал вниз по лестнице и смешался с толпой вооруженных людей.
С треском, грохотом распахнулись тяжелые, окованные железом ворота. Холодная пустынная улица озарилась красным светом. Вздымая пыль, рассыпая факельные искры, десятки всадников поскакали через город к Каршинским воротам. Звон копыт, ржание, возгласы будили окрестные улицы. Наиболее любопытные горожане вылезали из-под теплых одеял и, зевая, забирались на плоские крыши, посмотреть, кто там едет с таким шумом и треском? Сторожа били в доски, крутили трещотки. Тысячи собачьих голосов слились в сплошной вой.
Командир эскадрона Трофим Сухорученко не спал. Только что, проводив Гриневича, он прискакал из Кагана и собирался побаловаться чайком.
— Ага, начинается, — сказал он доктору, зашедшему к нему на огонек. — Видал, Петр Иванович! Сукин сын, собрался смываться. Ну, не выйдет чаек, отставить.
Он быстро нацепил ремень с кобурой и выскочил во двор. Доктор слышал слова команды, стук копыт.
Поколебавшись с минуту, Петр Иванович оделся потеплее и вышел. Шумел, завывал ветер. На портале медресе прыгали красные блики.
Под темным холодным небом шум и отсветы факелов двигались над городом в южном направлении. Белесые, местами порозовевшие от огней облака очень низко, над самыми минаретами мчались с неправдоподобной быстротой.
Застегнувшись на все пуговицы, доктор подставил лицо резкому хлещущему ветру и пошел по кочковатой промерзшей улице в сторону Лябихауза. Ему не спалось, его мучило любопытство. Все-таки Энвербей личность известная, все-таки он вершил судьбами стран и народов. Каков он с виду?
Трофим Сухорученко прискакал к Каршинским воротам как раз вовремя. Чоновцы крепко стояли на своем:
— Есть приказ. Никого не выпускать!
— Вы что? С ума сошли! — кричал кто-то. — Гость бухарского правительства господин Энвербей отбывает на охоту. Приказываю открыть ворота.
Все начали кричать разом. Кони теснили людей. Факелы шипели и разбрасывали искры. Ветер выл в ветхой крыше ворот, в окошечках двух башен.
Решительно Сухорученко дал шпоры коню и бурей врезался в толпу всадников.
— Кто здесь старшой? — загремел он. — Давай старшого!
— Аллах милостив, — задыхаясь от морозного ветра, закричал, гарцуя на копе, военный назир Арипов. — Это вы, товарищ командир? Что случилось? Безобразие! Почему не выпускают нас?
— А куда вы собрались? — грубо перебил его Сухорученко.
— Приказываю пропустить! Немедленно… Я военный назир. Разве вас не предупредили?
— Предупредить-то предупредили, но здесь вас целый эскадрон. Эй, куда ты, глиста в обмороке! Назад! — Этот непочтительный окрик был обращен к милиционеру, воспользовавшемуся суматохой. Он подобрался к воротам и пытался отодвинуть засов.
Арипов помотал головой, точно он оглох от богатырского баса Сухорученко, и настойчиво продолжал:
— Приказ правительства! Разве вы не знаете о приказе правительства?
Продолжая спорить, Сухорученко искал глазами в кавалькаде «этого авантюриста и подлеца», как сам мысленно называл Энвера. Но порывы ветра разметывали пламя факелов, тушили их, дым стлался по земле, мешаясь с пылью и взметнутым мусором, всадники и спешившиеся люди крутились, толкались, то наваливаясь на чоновцев и ворота, то откатываясь перед штыками всей плотной массой назад в темноту. Лошади ржали и грызлись.
— Столпотворение вавилонское, — пробормотал Сухорученко и, потеряв надежду разобраться во всей этой суматохе, выкрикнул: — Давайте вашего Энвера! Где же их превосходительство! Чего мы спорим.
— Поистине мы тут уже час спорим — и все никаких плодов, — говорил Арипов. — Прошу, прикажите
