- А вообще, если разобраться по существу, то черт бы их побрал, и тех и других! И на кой леший они нам сдались! - Темно-карие холодные глаза ее таили неумолимую ярость.
- Ты что-то не то говоришь, сестра, - возразил Олег, но эти его слова только подхлестнули Людмилу Борисовну.
- Нет, то, именно то я говорю! - зло вскричала она, голос ее принимал зловещий оттенок, и мягкий, податливый Олег Борисович решил, что лучше не возражать и вообще сменить тему разговора.
Варя предпочитала молчать; как женщина, как мать, она понимала состояние Людмилы Борисовны и думала о своем сыне: не дай-то бог нечто подобное случится с ее Игорем - ведь мальчишка, совсем ребенок, и не всегда дает отчет своим действиям и поступкам. Сначала делает, а потом уже думает.
Игорь Остапов стоял часовым на посту. Время шло к полуночи, и ладья молодого чистого месяца медленно плыла в морозном небе над западным горизонтом. Незаметно для глаза она опускалась все ниже и скоро должна коснуться темных зубцов настороженно затаившихся елей, а потом и совсем исчезнет в лесной чаще. Тогда Игорю придет смена. А возможно, и. раньше. Мороз заметно крепчал, в лесу то и дело постреливали деревья, и в этой полуночной тишине их звуки были единственными, резкими и потому непривычными. И хотя Игорь знал, что это потрескивают подмороженные ели, все же треск этот заставлял напрягать слух и зрение, концентрировать внимание и, что греха таить, волноваться.
Игорь впервые нес службу часового у объекта. Два месяца тому назад вместе со своими однополчанами - молодыми солдатами, в канун пятидесятилетия Октября, Игорь принял военную присягу. Теперь он был полноправным солдатом Советской Армии. В руках у него был карабин с комплектом боевых патронов. Игорь отлично понимал, какая высокая ответственность возложена на него - охранять объект.
Что-то зашуршало в лесу, спугнуло мысли. Игорь насторожился, предельно напряг слух. Нет, это не мороз трещит в деревьях, что-то другое. Похоже, кто-то крадется. Игорь крепче сжал в руках карабин, затаил дыхание. Теперь уже не было сомнения, что по ту сторону проволочного забора кто-то пробирается осторожно, делает частые остановки, прислушивается. Судя по всему - не один. Выходит, на стороне противника численное превосходство. Сколько их - двое, трое? Чем вооружены, как будут действовать? Все эти вопросы молнией пронзили мозг. Конечно же враги будут действовать бесшумно, выстрелы исключены: они поднимут по тревоге весь караул. Значит, будут действовать ножом. Меткий бросок финского ножа. Через проволоку. Надо быть сверхискусным жонглером, чтобы с такого расстояния нож пролетел в узком проеме и не задел проволоку. Нет, нож исключается. Будут стрелять из бесшумного оружия - вдруг осенила его тревожная догадка. Слабый хлопок, напоминающий треск елей в морозном лесу. Вот оно что! И не случайно выбрали морозную ночь, чтоб не вызвать подозрение выстрелом из бесшумного пистолета.
От такой мысли холодные мурашки пробежали по спине. Нет, не за свою жизнь опасался Игорь Остапов: он знает и помнит, как умирали на войне вот такие, как он. И дело не в его гибели, коль уж выпал ему такой жребий. Главное, что, убив его, враги проникнут на территорию охраняемого объекта и сотворят свое черное дело. Что именно - Игорь представлял смутно; возможно, совершат диверсию, да мало ли что. Этого он не должен допустить. Выстрелом из карабина он предупредит караул. А если его сразят сразу, наповал, и он не успеет сделать ответный выстрел?
Мысли, как спугнутые птицы, мечутся в его голове. Зоркие глаза внимательно всматриваются в глухую пучину леса, такую враждебно затаившуюся, зловещую. Сомнений нет: там кто-то скрывается, крадется. Игорю показалось, как мелькнула тень между деревьями в просветах зыбкого месяца. Показалось или он определенно видел? Да, он уверен, он видел. Надо что-то предпринимать. Что именно, Игорь знает. Он подходит к столбу и нажимает кнопку сигнализации. Через несколько минут появляются начальник караула с солдатом и, выслушав доклад часового, уходят туда, где, по мнению Игоря, кто-то прячется. Утопая в глубоком снегу, они вскоре исчезли, затерялись среди одетых в белые снежные шубы молодых елочек. Игорь лишь слышит их удаляющийся шорох. И затем вдруг громкий голос и отчетливые в морозном воздухе слова начальника караула:
- Вон он, красавец! Гостем незваным пожаловал.
Голос Начальника караула не сердитый, совсем дружелюбный, и Игорь догадывается, что за красавец пожаловал в гости к территории объекта: конечно же лось. И как-то неловко становится солдату за свои волнения, ему кажутся смешными и наивными недавние его предположения и догадки. И лес совсем не кажется настороженно-враждебным, и мороз потрескивает в елях не так трескуче. Теперь товарищи будут подшучивать над ним: мол, сохатого принял за диверсанта, караул зря потревожил. Мысли эта вставляли неприятный осадок. Но появившийся начальник караула со всей серьезностью похвалил:
- Молодец, Остапов, продолжайте так же бдительно нести службу.
Ну правильно, а иначе как же? Мог ведь быть и не лось. Но прежнее напряжение смягчилось, душевная тревога улеглась, и Игорь позволил себе посторонние думы. Собственно, посторонние они только для часового, недопустимые, потому что отвлекают от главного - от поста, который ему вверен, но вообще- то они не посторонние, не чужие, а его, кровные, приятные, и никуда от них не денешься, они всегда с тобой. Он думал о Москве, о маме, от которой вчера получил письмо, об отце, который, должно быть, в этот ночной час еще не спит, склонившись над чертежной доской. Он знал странную привычку отца засиживаться за полночь, обдумывая проекты дворцов, гостиниц, жилых домов, санаториев и целых городов. Он гордится своим отцом, его творчеством, целеустремленностью, восхищается его трудолюбием и не может никак себе представить отца военным. А ведь был когда-то, когда Игорь еще на свет не родился, воевал, и, надо думать, хорошо, коль награжден орденом Отечественной войны и медалью 'За отвагу'.
И вспомнилось, как недавно на политзанятиях, посвященных годовщине битвы за Москву, капитан спросил, у кого из присутствующих отцы воевали у стен столицы. Шесть человек подняли руки. Капитан попросил этих солдат рассказать по воспоминаниям отцов о боевых эпизодах в сражении за Москву. Ребята рассказывали. А Игорь не смог. Нет, он знал, как через окоп отца прошел фашистский танк - это было его первое боевое крещение. Знал, как отец заменил раненого командира взвода Сухова и с каким упорством и героизмом бойцы под командованием Олега Остапова обороняли лесной островок. Знал он и о том, как в первых числах января сорок второго года рота, которой командовал Остапов, выбивала немцев из сильно укрепленного села, как водил отец своих бойцов в атаки и контратаки. Все это Игорь знал из рассказов отца и хорошо помнил. А вот рассказать теперь своим товарищам не мог. И вовсе не потому, что по своему характеру он был несколько стеснительным. О чем-нибудь ином он мог и умел рассказать красочно и ярко. Но только не о подвигах отца. Потому что это было его, кровное, и принадлежащее только ему, Игорю, как отцовское наследство, - самое сокровенное и дорогое. И этим наследством он не хотел делиться ни с кем. Он не был от природы эгоистом и собственником. Напротив, его щедрость была хорошо известна, с друзьями он охотно делился последним. А вот этим, отцовской славой, не мог, решительно не желал, точно опасался, что от его публичного рассказа сотрутся и померкнут боевые подвиги отца.
Золотая ладья утонула в лесной пучине, отчего звезды стали ярче и тревожнее, и снег казался гуще, темнее, а видимость сузилась до полсотни метров. Вдалеке послышался скрип шагов - звуки были четкими, резкими, - они приближались. Игорь догадался - идет ему смена.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Дождь шел третьи сутки, но уже с утра стрелка барометра качнулась вправо, предвещая улучшение погоды. А вообще-то лето кончилось, и теперь настоящей погоды ждать не приходится, пойдут стылые дожди, а там, гляди, и первые снежинки закружат в сыром воздухе, припорошат сад, и тогда Раймоны покинут свою уютную виллу на берегу озера и переберутся в городской дом, чтоб там прокоротать слякотное
