Борис Всеволодович, разглаживая свою пышную, с проседью бороду, горделиво и деловито показывал генералу Думчеву, Ариадне и Коле свой сад: на трех яблонях доспевала крупная, в полкилограмма, антоновка и сочно рдел увесистый штрифлинг. Старик рассказывал 'биографию' каждого дерева, угощал яблоками, нахваливал особый, крупный и ароматный сорт рябины, выведенный им самим гибрид черноплодной и гранатовой. Думчев - сам любитель-садовод - увлеченно и со знанием дела поддерживал речь Бориса Всеволодовича и украдкой наблюдал за Колей и Ариадной, которые не скрывали от него своих отношений. 'Лихой парень, - думал генерал о Коле. - Да и она тоже из той породы… 'строго хранящая супружескую верность'. Не может быть, чтоб Брусничкин ничего не подозревал. Тут и слепому все видно'.
Валя помогала Олегу раскладывать приборы, спросила, выразив явное удивление, каким образом у него на юбилее оказались Брусничкин со Штучками.
- Где ваши принципы, Олег Борисович?
- Они - официальные представители Союза архитекторов, - объяснил Олег. - Секретариат поручил им зачитать приветственный адрес и произнести тост. - Взгляд его и голос были полны нежности.
- Так что ж они, хором будут приветствовать?
- Хора, пожалуй, не получится, а трио - в самый раз.
А тем временем Брусничкин, Штучко, Никулин, Глеб Трофимович, Игорь Остапов, отец и сын Орловы, сидя в зеленой беседке за круглым столом, обрамленным молодыми вишнями, обсуждали статью американского социолога Айзека Азимова, озаглавленную 'Женщина 1991 года'. Глеб Трофимович, потрясая газетой, возмущался:
- Это же откровенная проповедь разврата, сексуальных извращений, распущенности, официальной проституции!
- Что вы говорите? Я не читал этой статьи, - заметил Никулин.
- Вы утрируете, генерал, - лениво и простодушно возразил Александр Кириллович Орлов.
- Статья интересная и стоящая, - быстро поддержал его Леонид Викторович Брусничкин и прибавил: - Откровенная? Да. Но пора говорить откровенно и на такие интимные темы. Не надо строить из себя святош. За границей об этом говорят и делают открыто.
- Любопытно, - отозвался Штучко. - И что же пишет американец?
- Вот послушайте, - ответил Макаров и прочитал: - 'В конечном итоге возросшая к 1991 году свобода интимных отношений приведет к более экономному расходованию половой энергии'. А? Как это понимать?
- Что ж тут непонятно - надо экономить во всем, - лукаво улыбаясь, ответил Штучко.
- А вы знаете, о какой свободе интимных отношений идет речь? - насупился генерал Макаров. - Послушайте: 'Сама интимная жизнь станет разнообразнее. Сейчас она ориентирует исключительно на продолжение рода… Когда материнство утратит свое значение, облегчится и контроль рождаемости. Будет применяться метод поощрения наклонностей, которые, во всяком случае, являются естественными'.
- Материнство утратит значение? Так и написано? - поднял удивленно брови Никулин.
- Черным по белому, - ответил Макаров, - Вас, конечно, интересует, какова же роль будет отведена женщине, когда ее избавят от обязанностей материнства? Пожалуйста, послушайте: 'Она соединит с мужчиной свою жизнь на столько времени, на сколько сама пожелает, и единственно, чего она потребует взамен, это чтобы он смотрел на их отношения так же, как она', то есть уходил, когда захочет. Семьи, как таковой, в нашем примитивном традиционном понятии, нет. Сошлись на неделю-другую и разошлись.
- А дети, продолжение рода? - Это Никулин.
- Айзек Азимов предусмотрел: дети инкубаторные. Родители не знают своих детей, им, неведомо чувство материнства и отцовства, - ответил Макаров. - Дети без рода и племени.
- Нет, простите, я не понимаю! - Снова Никулин. - Это всерьез? Что за бред? И какие это наклонности будут поощряться?
- Те, которые разнообразят интимную жизнь, освобожденную от продолжения рода, - с негодованием ответил генерал Макаров. - Тут все откровенно и цинично.
- Ну зачем же так? - возразил лениво Орлов-отец. - Там же сказано: наклонности, которые являются естественными.
- Одни их считают естественными, другие - половым извращением, - беспечно отозвался Штучко и вздохнул.
- Запад предлагает нам свой товар под названием 'секс', - сказал Никулин.
- Вот именно, - подтвердил генерал Макаров.
- Нет, дело не в этом, - энергично заговорил Никулин. - Если редакция не согласна с американским автором, то зачем тогда надо было его печатать? Зачем, для кого и для чего?
- Обменяться мнениями, идеями, поспорить. А в споре рождается истина, - с видом превосходства сказал Орлов-отец. - Разве вам, Дмитрий Никанорович, как архитектору, не полезно поделиться со своими американскими коллегами опытом градостроительства?
- Это разные вещи, Александр Кириллович, - секс и градостроительство.
- Я говорю о принципах, - с холодной любезностью сказал Орлов-отец. - В архитектуре и градостроительстве, как мне думается, есть много наболевших вопросов, острых проблем.
Таким образом Орлов решил разговор о статье Айзека Азимова увести в сторону, чтоб не касаться пикантных деталей. И это ему удалось: Глеб Трофимович быстро переключился на вопрос, который его очень волновал. Он корил московских архитекторов за то, что в столице безо всякой надобности уничтожено много исторических памятников национальной культуры.
- Да, безо всякой надобности, - повторял решительно и убежденно.
- И вы? Вот не ожидал, - возразил ему Александр Кириллович Орлов. Большеголовый, грузный, толстогубый, он говорил медленно, будто делал одолжение, высоко оценивая каждое слово и каждый жест. На его холеном, полном лице лежала крепкая печать самоуверенного и преуспевающего деятеля, а в холодных, карих с желтизной глазах иногда проскальзывали огоньки беспокойства и тревоги, и эти огоньки как-то мешали цельности образа, путали впечатление.
- Чего вы не ожидали? - удивленно нахмурился Глеб Трофимович.
- Есть категория людей среди художников и писателей, - так же степенно, с паузами начал Александр Кириллович, - которая, не ведая броду, лезет в воду и кричит на всех перекрестках: 'Караул! Москву уродуют, уничтожают национальные святыни, строят по американским образцам!' И тому подобный вздор.
- Ну и что? А разве это не правда? - сказал Глеб Трофимович и перевел взгляд с Орлова на архитектора, словно вопрос его относился и к ним. - Разве новая, последних лет, архитектура Москвы не утрачивает национальные черты, не становится безликой, похожей на сотни новостроек других городов - и наших, и западноевропейских, и американских? Вместо зданий мы строим башни: то стоячие, с одним подъездом, то лежачие, с десятками подъездов. А между тем в столицах наших республик Средней Азии, Закавказья, Прибалтики зодчие как-то ухитряются избегать этих штампов, строят по-своему, учитывая национальный характер, традиции.
- Москва - интернациональный город, - бросился на выручку отца молодой Орлов. Кареглазый и лобастый, как и отец, еще более самоуверенный и задиристый, Андрей имел привычку встревать в любой разговор в любой компании. Ему бы только блеснуть довольно плоским остроумием и дешевой эрудицией, которую он постоянно выставлял напоказ. В его тоне всегда сквозило нечто нагловатое.
Глеб Трофимович посмотрел на него строго и недовольно, сказал как бы походя:
- Интернациональное, молодой человек, никогда не противоречило национальному, если, конечно, оно было подлинно интернациональным, а не космополитским.
- Простите, Глеб Трофимович, - как-то поспешно заговорил Орлов-старший, что было не в его манере, - а почему мы боимся заимствовать прогрессивное в архитектуре и градостроительстве у других, скажем у той же Америки?
- Архитектура и градостроительство в капиталистическом мире переживают кризис, - заметил Олег. В глазах его появился веселый блеск. Он умел мгновенно воспламеняться.
- На основании чего ты сделал такой абсурдный вывод? - грубовато и нетерпимо возразил Александр Кириллович. - Месяц тому назад, как ты знаешь, я вернулся из США. Был во многих крупных городах, видел
