После директора выступил Сергей Кондратьевич Лугов, отец начальника цеха. Он говорил ласково, душевно:
- Мастерство… Какое хорошее, благородное слово! Бывало, слово 'мастеровой' считалось самой высокой похвалой. А мы забыли это слово. Золотые руки. А как мы их ценим, золотые руки рабочего? А никак. Потому что уравниловка у нас. Хоть Иванов, хоть Петров - одна цена. А того не знаем, что Иванов может сделать вещь - закачаешься, любо-дорого посмотреть, блоху на ходу подкует, а Петров работает тяп-ляп - и готов корабль. Видит такое дело Иванов, что умельство-то его не ценится, и думает: а черт с ним, кому это надо? И тоже под Петрова работает. Вот вам и качество. А молодой паренек, который первый год к станку стал, он все это видит. И вы думаете, мечтает постичь тайны мастерства? Ничуть не бывало. А зачем ему? Потому как стимула нет. А я думаю, дай такое право нашему директору, скажем, рублем распоряжаться, платить, значит, по мастерству, по умению, уверен, качество другое бы пошло. И гордость мастерового появилась бы, и рабочую честь вспомнили бы, и, может, опять привилось бы забытое слово 'умелец'. Вот главному инженеру не понравилось, что литейщики себя художниками называют. А мне думается, это хорошо. Каждый рабочий должен гордиться своим трудом, видеть себя художником своего дела. Другое дело, что в литейном цехе разные есть люди - и художники и сапожники. Так вот надо нам художников примечать и привечать. Нельзя всех в одну кучу. Надо где-то этот вопрос ставить, чтоб зарплату подвижной сделали. Доска почета - она штука хорошая, а рублем тоже бить надо. И под конец мне хочется еще одну думку высказать, насчет вторых профессий. Разные тут споры ходили. Одни говорят - надо, а другие говорят: зачем они? Якобы и вовсе ни к чему. А я думаю, что все же надо нам учить вторым профессиям. Дело это надежное и себя оправдало. Скажем, заболел человек или в отпуск ушел. Срочно заменить надо, а некем. Вот тут и годится вторая профессия. Я кончил.
Николай Григорьевич слушал и думал совсем о другом: 'Все это никому не нужная болтовня: разговоры, парткомы, собрания, речи, доклады. Живут же люди на земле без парткомов и делают красивые вещи… Надоело, надоело, надоело' - стучало в виски. Впервые он так явственно почувствовал, что презирает всех этих людей. Куда им, этим твердолобым и ограниченным, до него! Они только и способны на пьянки, прогулы. Отсюда и штурмовщина, штрафы. Все это было, есть и будет. К этому надо привыкнуть, как к неизбежному, как к зимним холодам, от которых можно укрыться лишь где-нибудь в жарких странах.
- Год, как лежит во дворе полученное с другого завода литье. Не используем. А за него денежки народные, государственные денежки плачены. Знаю, скажете - бракованное. А почему сразу не предъявили тому заводу претензию? Почему взяли заведомый брак? Может, потому, что там директором приятель нашего главного инженера?
Гризул очнулся. Кто это говорит? Андрей Кауров, молодой инженеришка, мечтающий совершить революцию в производстве. Сколько вас было, таких мечтателей-революционеров! Но откуда такая прыть? Получил повышение? Выскочка.
- Верно сказал докладчик, запороли у нас коленчатый вал. Это чепе. Я не снимаю с себя ответственности. Запорол Вадим Ключанский - разгильдяй из разгильдяев и первоклассный демагог, 'гражданин Земли', как он себя величает. Всем помнится случай, когда ночью вместе со своим дружком Пастуховым Ключанский зашел в кузницу, включил молот и сжег. Говорят, были в нетрезвом состоянии. По административной линии мы тогда приняли меры. Но комсомол тоже не должен оставаться в стороне.
- Ключанский не комсомолец, - бросил реплику Роман Архипов.
- Пастухов комсомолец, - продолжал Кауров. Гризул подумал: 'Почему я смолчал, почему не ответил на выпад репликой? Похоже, что началось наступление на главного инженера. Кто же возглавил его? Глебов? Ну что ж, Емельян Прокопович, давай пробуй. Только учти - расплата будет жестокой, пеняй тогда на себя. Ты не рассчитал свои силы, не учел силы своего противника. Не ты один - многие, между прочим, не учитывали, не тебе ровня. Не учитывали даже некоторые сидящие на вышках. Ах как красиво они летели оттуда вниз головой! Ну а тебе, Глебов, невысоко придется падать. Ты со своими ортодоксальными идеями высоко не поднимешься. Время ваше кончилось, настало наше время'.
- Третий день не собираем насосы. Нет пустяковой шайбочки. Так рождается штурмовщина. Детали поступают в конце месяца. А до этого загораем. Потом гоним. Сверхурочно. Спешно. Штурмуем план и даем брак. А ведь сборочный цех - зеркало завода. Почему никто не позаботится, чтоб детали шли потоком? Сергей Кондратьевич правильно говорил о зарплате. Надо бы что-то придумать в отношении молодых рабочих. Приходят ребята на завод и, как правило, первые три-четыре месяца не выполняют норму и, естественно, мало зарабатывают и уходят. А нельзя ли для них в первые четыре месяца снизить норму? Это надо для пользы дела.
'Комсомолец дело говорит, - думает Гризул о Романе Архипове. - Парень талантливый, только упрямый. Изобретатель. Пожалуй, напрасно запретил я ему претворить в жизнь на заводе свое изобретение'.
Последним говорил Глебов. Николай Григорьевич пришел в себя, стал прислушиваться к словам Глебова: посмотрим, мол, что смыслят в производстве партийные пропагандисты. Он ловит каждую фразу Емельяна Глебова на лету.
- Мы работаем на большую химию, поэтому должны сознавать свою ответственность, - говорит Глебов.
'Красивые слова, - мысленно комментирует Гризул. - Ответственность должна быть везде, на химию ты работаешь или на ширпотреб'.
- Производственный отдел работает плохо. Даже готовую продукцию не можем вовремя отправить заказчику. Нарушая сроки отправки продукции за рубеж, мы не только несем огромные материальные убытки. Подумайте только: двести тысяч рублей штрафа мы уплатили за задержку машин и брак. Кроме того, большой моральный урон, подрываем престиж фирмы, в данном случае Советской страны.
Гризул знает, что производственный отдел действительно работает плохо. А Глебов уже говорит дальше:
- Нет у нас тесной связи с заводами-поставщиками, отсюда и многочисленные недоразумения, простои, задержки, штурмовщина. В итоге - низкое качество, а то и просто брак. Вообще, качеству продукции мы уделяем недостаточно внимания.
'Долдонит, как попугай, мысли директора', - ехидно думает Гризул, продолжая вслушиваться в речь Емельяна.
- Технический отдел медленно внедряет новшества в производство.
'Камешек в мой огород', - признает Гризул.
- Здесь никто не говорил о текучести кадров. А это наш бич, товарищи. Только за один год принято на работу шестьсот человек, уволилось пятьсот. Не уволены, а уволились. Почему? Причин тому много. Но в общем-то, от нас зависящие: мало думаем и заботимся о человеке. Недавно начальник отдела снабжения Поляков через весь двор, слышу, тоном фельдфебеля кричит рабочему: 'Эй, ты, безрукий! Поди сюда на минутку!' Откуда такое высокомерное пренебрежение к человеку? Оказывается, рабочий этот - модельщик…
- Воробьев! На фронте руку потерял, - подсказал Константин Лугов.
- Два ордена и пять медалей имеет, - добавил Варейкис.
- Точно. Рабочий этот - товарищ Воробьев, коммунист, герой войны, - продолжал Глебов. - А вот где воевал Поляков, неизвестно.
- Как неизвестно? Известно, - снова перебил Варейкис. - На пятом украинском: Ташкент брал.
- Какое это имеет значение? - не выдержал Гризул. - А если бы Поляков воевал? Разве это дает ему право хамить? Речь идет о дремучем хамстве, а не о том, где кто воевал.
Глебова не смущали реплики главного инженера.
- Вот здесь Роман Архипов сказал, что Ключанский не комсомолец. Это-де не по его ведомству. Такой подход я считаю в корне неверным. Он наш, заводской, и долг комсомольцев повлиять на Ключанского, воспитать этого 'гражданина вселенной'.
- Нет, пока еще только Земли, - пошутил Кауров.
- Архипов напрасно о себе не сказал, - продолжал Глебов. - Ему и его товарищам запретили экспериментировать. Я думаю, Николай Григорьевич, вы им разрешите: ведь это будущие инженеры, рационализаторы, конструкторы. Пусть ребята дерзают.
Гризул в знак согласия закивал головой и сказал:
