«Должно быть, официант в ресторане», — почему-то подумал Соколов, но когда Хоменко объяснил, он растерялся и не мог скрыть своего смущения. Хоменко хорошо его понимал, сказал дружески:
— Ты сейчас не говори мне ни «да», ни «нет». Договоримся так: приходи завтра в баню, в номера. В двенадцать часов сможешь? Посмотришь, прикинешь. Потолкуем на месте, и тогда решишь. Идет?
Так Алексей Соколов поступил на новую работу. В бане Хоменко познакомил его с постоянным клиентом, начальником какого-то главка, Ипполитом Исаевичем и его помощником Анатолем.
— Птица, видать, важная, денег не жалеет. По-моему, занимает крупный пост в оборонной промышленности, — предположил Хоменко и добавил: — А может, и торгаш. Нас это не касается, кто он, мы анкеты не заполняем. Делай свое дело и помалкивай.
Пришелец появлялся в бане чаще всего с Анатолем, иногда с компанией, редко — один. Обычно накануне в баню звонил Анатоль и заказывал номер на такой-то час. Позвонил и теперь. Было это в конце апреля, когда на московских бульварах появились первые листочки. Пришелец приехал в назначенный час, минута в минуту. Как все деловые люди, он отличался пунктуальностью. Приехал один и на немой вопрос Соколова лениво буркнул:
— Анатоль заедет за мной позже.
Необычная судьба Соколова, о которой Пришелец узнал от Павлова, заинтересовала Ипполита Исаевича. «Этот может пригодиться», — отметил он для себя. Вообще, Пришелец смотрел на людей с сугубо практичной утилитарной точки зрения: что можно от этого человека получить, где его использовать. Таким образом людей он делил на нужных и ненужных. Среди нужных были ответственные работники министерств и ведомств, ученые, директора предприятий, магазинов и ресторанов, уголовники, увенчанные лауреатскими медалями и Золотыми Звездами писатели, кинематографисты. Круг знакомств Ипполита Исаевича был необозрим, как просторы сибирской тайги, и разнообразен, как меню ресторана «Славянский базар». И совсем не случайно Пришелец решил поговорить с Соколовым один на один. К его приходу все было готово. В раздевалке, которую можно было назвать и предбанником и салоном, все сияло свежестью, чистотой и располагало к неге. На столе красовались свежие помидоры и огурцы, лоснящийся жирными боками ростовский рыбец. Водка, коньяк, пиво и вино хранились в холодильнике и по первому требованию Ипполита Исаевича могли дополнить натюрморт.
В небольшой мыльной на мраморном лежаке в шайке, наполненной водой, томились два веника: березовый и дубовый. Зеленоватая вода в бассейне пахла хвоей. В парилке витал сухой дух, термометр показывал семьдесят градусов: более высокой температуры Пришелец не признавал, берег сердце. Главное, считал он, не температура пара, а фитонциды березового и дубового листа. На верхней полке у изголовья стояла шайка с холодной водой.
Все шло однажды установившимся чередом: пройдя в мыльную, где в ожидании стоял Соколов, Ипполит Исаевич толкнул дверь парной, полез на полок. За ним с двумя вениками в руках вошел Соколов и, остановившись внизу на ступеньках лестницы, заботливо спросил:
— Как самочувствие, Ипполит Исаевич?
— В здоровом теле — здоровый дух, — ответил Пришелец не без гордости. Да и грешно ему было жаловаться на тело. В свои сорок три года он выглядел если не спортсменом, то по крайней мере спортивным тренером, сохранившим былую форму. Пришелец опустил лицо в шайку с холодной водой, довольно фырча, брызнул на грудь, лег на живот и подал команду:
— Начнем, Алеша, (не «Алексей — божий человек», как обычно, а «Алеша».)
Соколову понравилось такое обращение. Он поднялся наверх и одновременно двумя вениками начал колдовать над распаренным телом клиента. Сначала потряхивал, помахивал, обдавая паром, но, не касаясь тела листом, все сильнее и все ближе, ближе, и вот, наконец, оба веника мягко, осторожно, словно пробуя, коснулись плеч, спины, поясницы и, подпрыгивая, прошлись по вытянутым ногам. Это была проба, своего рода разведка, потому и спросил Алексей заботливо:
— Терпимо, Ипполит Исаевич?
— Благодать, Алеша, давай, работай. У тебя прирожденный талант. Народный, самобытный, — кряхтя, приговаривал Пришелец.
Он поворачивался, ложился на спину, подставляя грудь и живот, потом вошел в бассейн. После бассейна снова в парную, на полок, под веники. И так несколько раз. Потом в мыльной улегся на мраморную плиту, и Соколов, вооружившись мочалкой, окутал его густым облаком мыльной пены, приговаривая:
— Теперь можете говорить, Ипполит Исаевич: «Чист как стеклышко». Все грехи смыли.
— А ты думаешь, за мной водятся грехи? — В голосе Пришельца Соколов уловил нотки недовольства.
— Водились, Ипполит Исаевич, а теперь нет, смыли. А кто из нас безгрешен? Я таких не встречал. Как не существует в натуральной природе дистиллированной воды, так и безгрешных людей, исключая младенцев, нет. Да и жить, наверное, скучно было б с праведниками.
— Разумная твоя философия, Алексей, — похвалил Пришелец, как всегда вяло, с пренебрежительной ленцой в голосе. Это была его манера: говорит — словно делает одолжение. — Грех — понятие теоретическое и сугубо субъективное. Что одному кажется грехом, то другому оборачивается благом. Даже Маркс говорил о себе: ничто человеческое мне не чуждо. Так сказал основоположник. Запомни!
Из прочитанного Пришелец помнил только это высказывание Карла Маркса, понимая его по-своему.
После всех положенных процедур Ипполит Исаевич, завернутый в простыню, нежился в мягком кресле, приказав Соколову подать коньяк и две рюмки, а также стаканы для минеральной. Он впервые пригласил банщика сесть за стол. Такой неожиданный жест удивил и даже смутил Алексея.
— Благодарю, Ипполит Исаевич, но мне никак нельзя: я ведь на работе, а у нас строго запрещено.
— Глупость, Алеша. Одному мне никак не с руки. Я не алкаш. Ты когда-нибудь выпивал в одиночку? Нет? Тогда запомни — в одиночку пьют только алкаши.
«В самом деле, пить одному — последнее дело», — подумал Соколов и сдался, отпив всего несколько глотков, чтобы не обидеть доброго человека, поддержать компанию. Звучно хрустя свежим огурцом, Пришелец поинтересовался в порядке консультации, знает ли кандидат технических наук, что такое жидкое золото.
— Дело в том, — сразу же пояснил Ипполит Исаевич, — что одному моему приятелю подарили флакон жидкого золота, и он не знает, что с ним делать.
— Позолотить что-нибудь, скажем, раму картины или фарфоровую вазу, — ответил Соколов и в свою очередь поинтересовался: — А какой процент золота, не знаете?
— Кажется, двадцать пять. А что, оно разное бывает?
— Бывает и двенадцать, и десять. Смотря для какой цели.
— Так что ж, выходит: чем выше процент, тем лучше блестит?
— Как раз наоборот. Если блеск матовый, значит, высокий процент. А если ярко сверкает как на фарфоровых чашках — значит жиденькое, десятипроцентное.
— Интересно. А можно его разбавить? Из двадцатипятипроцентного сделать десяти?
— Запросто.
— И в твердое превратить можно?
— Проще простого: вылейте в сковородку, добавьте туда бензина и поджаривайте при высокой температуре паяльной лампой, скажем. Раствор испарится, и останется чистое золото.
— Только и всего? — преувеличенно удивился Пришелец и выпил вторую рюмку.
— А то как же. Из литра жидкого золота можно получить грамм двести твердого.
Пришелец в глубине души торжествовал. Все оказалось проще простого. Из десяти флаконов двадцатипятипроцентного пять флаконов можно превратить в двенадцатипроцентное и пустить в дело, а пять флаконов превратить в твердое золото и прикарманить.
Анатолий Павлов появился в условленное время: минута в минуту — к этому его приучил пунктуальный хозяин. Соколов в тот же миг удалился к себе. Наскоро отстегав себя веником и окунувшись в бассейне, Анатоль предстал перед Пришельцем, готовый выполнить любое поручение. Он легко угадывал настроение своего хозяина и сразу понял, что тот в хорошем расположении духа.
— Можешь сегодня себе позволить, — Ипполит Исаевич кивнул на бутылку.
«Будет о чем-то просить», — отметил про себя Анатоль и налил себе коньяку. Каждая просьба или поручение Пришельца для Павлова означала приказ, ослушаться которого он не мог, по опыту зная, что
