— За нас, — вдруг сказала она, сверкнув на него слегка смущенным взглядом.
Это краткое «за нас», как бальзам, легло на сердце Силина.
Он признался с трогательной откровенностью:
— Я много думал о вас все эти долгие-долгие недели.
— Я рада вас видеть, — сердечно ответила она.
— Вы сказали о каких-то сложностях? Что с вами случилось?
— Случилось не со мной, а с моим бывшим мужем. Он погиб. Его убили, как полагают, рэкетиры.
Силин насторожился. Сосредоточенный взгляд его вопросительно устремился на Таню.
— Как его имя? Вашего мужа.
— Евгений. Евгений Соколов.
— Я так и подумал, — упавшим голосом молвил Силин и опустил глаза. — Руководитель «Пресс-банка» Евгений Соколов, — не то спросил, не то утвердительно сказал он. Таня приняла это как вопрос и ответила:
— Да. А что вы подумали?
— На днях в городской суд поступило дело об этом убийстве. Я с ним ознакомился. Когда читал, вспомнил некоторые детали из последнего разговора с вами. Я даже собирался вам звонить, но не решился.
— Не решились? Почему? Мне кажется, вы человек решительный.
— Не знаю почему. Не спрашивайте. — По его лицу вскользь пробежала тень легкого смущения. — Примите мое соболезнование.
Таня молча кивнула и после паузы негромко спросила:
— Это дело будете вести вы?
— Да. И дело-то не такое уж сложное, как мне кажется: убийца арестован, все улики против него, хотя он все отрицает. Но это обычная метода всех профессионалов-уголовников.
— Это рэкет?
— В общем — да. Возможно, заказное убийство на почве сведения счетов.
— Кто он? Убийца?
— Рецидивист, уже судимый.
— И что ему грозит? — продолжала любопытствовать Таня и прибавила: — Если это не секрет.
— Какие уж тут секреты. Явный терракт, жестокий. Думаю, что он только исполнитель, а за ним стоят главные. По делу проходит сообщница — любовница убийцы и секретарша убитого. Но она — фигура случайная. Настоящие сообщники на свободе. Если б удалось в процессе судебного разбирательства выйти на них. Но боюсь, он не выдаст, испугается.
— Его расстреляют?
— Это будет зависеть от хода судебного разбирательства.
— Я могу присутствовать в зале суда?
— Конечно. Заседание открытое.
Мысль присутствовать в зале суда у Тани родилась внезапно, только сейчас. Да она еще и не решила, нужно ли ей присутствовать в суде. Она украдкой бросала теплые взгляды на Силина, пытаясь представить его на высоком троне судьи. Там он, наверно, совсем по-другому выглядит: строгий, неподкупный, требующий от подсудимого и свидетелей «правду, только правду». И в его власти судьбы человеческие: наказывать и миловать. Интересно.
— Вам приходилось выносить смертные приговоры?
— Приходилось. — В голосе Силина прозвучала нотка сожаления, лицо нахмурилось.
— И часто?
— Нет. А потом имейте в виду: от вынесения смертного приговора до его исполнения длинная дистанция, и нередко высшая мера заменяется длительным заключением. Наше правосудие далеко от совершенства. Особенно уголовный кодекс. В нем много лазеек для преступников. Я вам не открою тайны, если скажу, что преступность в это проклятое время так называемой демократии и реформ буквально парализовала общество. Борьба с преступностью должна быть одной из главных задач правительства. А у нас только разговоры о преступности, а серьезных крутых мер, практических действий нет.
— Но ведь борьба с преступностью зависит и от вас, судей. Вы находитесь на переднем крае, — возбужденно сказала Таня.
— Только отчасти. Главная беда состоит в том, что преступность проникла в государственные, административные и хозяйственные структуры. Она, как раковая опухоль, поразила все сферы жизни. Сама власть у нас преступная и держится она на преступности. Уберите преступность, и она падет. Вместе с президентом — главным преступником.
Он возбудился, в глазах засверкали тревожные огоньки. Он продолжал:
— В этом отношении поразительный пример: голосование в Думе проекта закона об организованной преступности. Закон принят большинством голосов. Против проголосовало всего сорок три депутата. Из них сорок — члены фракции «Выбор России», то есть дерьмократы-гайдарчики. А конкретно — Бунич, Волкогонов, Гербер, Денисенко, Емельянов, Заславский, Нуйкин, поп-расстрига Якунин… Какой букет апологетов организованной преступности. Им она нужна, как воздух.
— Вы говорите точно, как мой отец. Он у меня сталинист. — В голосе Тани прозвучали горделивые нотки свидетельствующие о том, что она солидарна с отцом. — А вы как относитесь к Сталину?
Силин не спешил с ответом. В отношении Сталина у него сложилось твердое убеждение, неподвластное никаким колебаниям и сомнениям. Ответ на подобный вопрос ему приходилось давать не однажды совершенно разным собеседникам, в том числе и ярым антисталинистам. Но как ответить кратко и убедительно этой очаровательной женщине, слегка возбужденной от выпитого коньяка и позволившей себе расслабиться? Перечислять все заслуги Сталина перед советским народом, говорить о нем, как о прозорливом государственном деятеле и великом полководце, смывать всю грязь, инсинуации и ложь, выплеснутые на него врагами социализма и советской власти — это долго. После небольшого размышления Силин ответил:
— Сталин — это наша славная история. Сталин — это социализм на практике. А социализм — это завтрашний день человечества, независимо от того, воскреснет Россия в былом своем могуществе или на несколько десятилетий останется американо-израильской колонией.
— А такое может случиться — колония? — с тревогой в голосе спросила Таня.
— Я не исключаю. Есть страшные преступления, которые совершили демократы с Ельциным во главе. Первое — это приватизация, разгосударствление, то, чем занимается ставленник Запада Чубайс, фигура по своему злодеянию не имеющая аналогов. Что такое приватизация? Это развал экономического потенциала. Десятилетиями народ в поте лица, не доедая и не досыпая, на одном энтузиазме создавал заводы-гиганты, возводил, строил, чем мы гордились, и мир восхищался. И все это народное достояние за бесценок, за гроши отдано дельцам, жулью. А в итоге — миллионы безработных. Народ еще не понял всего ужаса приватизации, которую Ельцину навязали израильско-американские советники! Чубайс и его команда должна быть моими клиентами, сидеть на скамье подсудимых. А они правят бал.
Он умолк, мрачно насупив взгляд. Казалось, он весь охвачен предельным напряжением, большие руки сжаты в кулаки, на лице выступили желваки.
— А что второе? — спросила Таня, не сводя с него пытливого взволнованного взгляда. Глаза ее горели.
— Второе — молодежь, наше будущее, которое планомерно уничтожается. Мне приходится разбирать преступления юношей, выбравших «пепси-колу». Совершенная деградация душ, никаких нравственных норм, полнейшая бездуховность. Главное — деньги и любой ценой. Что-нибудь делать полезное обществу, трудиться они не умеют и не хотят. Загублено и сознательно развращено целое поколение. А оно — неисчерпаемый резерв уголовщины. Для них, кроме денег и удовольствия, нет ничего святого. За деньги хладнокровно убивают свою бабушку, мать, сестру, престарелого ветерана войны. Насилуют. Поколение жестоких тунеядцев, воров, наркоманов. Их сделали такими телевидение, пресса, кино. По заказу. Ни в одной стране мира так настойчиво и откровенно не пропагандируются пороки: жестокость, разврат. Только у нас позволительно такое. Россию превратили в свалку духовных нечистот и уголовников.
— Вы их судите? Уголовников?
