'Кэт, тебя можно на минутку?..'
Показалась Мануэла, одна, улыбчивая, сияющая, обменялась какой-то репликой с вахтенным - здоровенным негром из отряда Кочубинского. Макс напрягся в ожидании. Кэтрин не появлялась. Прошла минута, другая, третья - тягучие, бесконечные. Макс взглянул на часы: пять минут, как начался обеденный перерыв. Он закрыл окно и поднялся на третий этаж в лабораторию. Комнаты, где работала Кэтрин, были заперты. 'Странно… Может, она заболела и вообще не вышла сегодня на работу?' - подумал он с досадой и озабоченностью, чутко вслушиваясь в тишину опустевшего здания. Вдруг на втором этаже ему почудилось какое-то едва уловимое движение за дверью кабинета Дикса. Дверь была заперта. Вечером, уходя домой, Дикс обычно ставил пломбу на дверь своего кабинета. Иногда он это делал и днем во время обеденного перерыва. Но не всегда. На этот раз пломбы не было. Макс стоял озадаченный и, затаив дыхание, слушал. Он не мог определенно сказать, что слышал какие-то движения за дверью кабинета Дикса, да, пожалуй, слух его ничего и не улавливал, но какое-то внутреннее чутье подсказывало ему, что в кабинете кто-то есть. Постояв в раздумье, может, чуть больше минуты, он твердым шагом отошел от кабинета и, остановившись у лестницы, выжидательно и настороженно замер. Прошла еще минута. Он уже решил уходить, как вдруг осторожно щелкнул замок в кабинете Дикса, тихо открылась дверь, и из нее вышла Кэтрин. Увидя Макса, она не смогла скрыть своей растерянности: она явно не ожидала кого-либо встретить сейчас. На лоснящемся лице ее вспыхнул всполох невинного смущения, а в глазах засверкали огоньки испуга и решительности. Как прекрасны были в этот миг ее глаза, первое, что отметил про себя Веземан, - неповторимые. В руках у Кэтрин была маленькая дамская сумочка, в которой обычно содержатся предметы косметики. И потому, как держала Кэтрин эту сумочку, как бережно и решительно прижимала ее к своей груди, Макс догадался, что сейчас сама судьба девушки хранится в этой сумочке. Испуг и растерянность Кэтрин смутили Макса, он даже почувствовал себя виноватым, словно нечаянно подсмотрел нечто сугубо интимное, запретное для постороннего. И чтобы успокоить Кэтрин, он сказал, как обычно, с приветливой радостью:
- О, Кэт, как хорошо, что я тебя встретил. Здравствуй, прекрасная. Я уже решил, что ты заболела и начал волноваться. - Он смотрел на нее с дружеской улыбкой, и лицо его сияло неподдельной радостью. Она стояла перед ним безмолвная, все еще растерянная, и в глазах ее светился огонек надежды, мольбы и недоверия. - Ты домой сейчас? Пойдем вместе, я тебя немного провожу. - Когда они миновали вахтенного, Макс продолжал все тем же дружеским тоном, но вполголоса: - Ты прекрасна, Кэт. Ты не можешь себе представить до чего ты прекрасна. Я прошу тебя - не волнуйся. Я ничего не видел, ты ничего не делала и я ни о чем тебя не спрашиваю. Хорошо? - Она молча кивнула, потому что слова ее застряли где-то внутри. А он продолжал отеческим тоном: - Об одном прошу тебя, милая девочка, впредь будь осторожна и осмотрительна. Я верю тебе, верю в твою честность и высокую порядочность. Я хотел тебя сегодня видеть. Вчера я случайно поймал в эфире великолепный концерт Баха в органном исполнении. Я записал его и хочу подарить тебе кассету. Ты любишь Баха?
- Не знаю, - рассеянно прорвалось ее первое слово после оцепенения. Но по выражению ее лица Макс понял, что шок миновал и она овладела собой, поверив ему. Он продолжал: - Может, вечером после работы зайдешь ко мне? Послушаем вместе Баха. И честно говоря, соскучился я по тебе. Ну как, обещаешь?
- Обещаю, - выдохнула она так, будто сбросила с себя несильную ношу и весело рассмеялась. - Обязательно зайду. - И отойдя от него шагов на пять, обернулась и почему-то сказала: - Приготовьте пива.
Все, что угодно, но этого Макс не ожидал: Кэтрин преподнесла ему сюрприз и, в общем-то приятный. Неприятным в нем было то, что Штейнман оказался прав в своих подозрениях в отношении Кэтрин. Неожиданное открытие ошеломило его. Не оставалось ни малейших сомнений в отношении содержимого сумочки Кэтрин. Уже когда они миновали вахтенного, у Веземана возникло желание сказать ей очень дружеским наигранным тоном праздного любопытства: 'Какая очаровательная сумочка. Можно посмотреть?' Но он тут же подавил в себе это желание, поняв, что если в сумочке окажется фотоаппарат, - а он в этом был уверен, - то нервы Кэтрин могут не выдержать, произойдет драматическая сцена, нежелательная для посторонних свидетелей. Уже дома, лежа на диване и анализируя встречу с Кэтрин, он одобрил свои действия. Он, конечно, был возбужден и находился в таком приподнятом настроении, словно только что одержал победу. Совсем неважно, над чем или над кем. Кэтрин оказалась не так проста, и это открытие его радовало. Естественно, возникал вопрос: на кого она работает? От ответа зависело многое. На кого угодно, исключая ЦРУ и 'Моссад'. На какую-нибудь латино-американскую страну, правительство которой не доверяет США и знает коварство спецслужб своего сильного северного соседа. И вдруг к нему подкралась коварная мысль: а что если она действует по заданию Штейнмана или Левитжера, решивших путем такой провокации проверить его 'благонадежность'? Подобное казалось маловероятным, но исключать его не следовало, во всяком случае мысль эта призывала к осторожности и осмотрительности.
Кэтрин зашла к нему домой сразу же после работы. На ней была белоснежная блузка с глубокими вырезами, обнажавшими иссиня-кофейную спину, длинную шею и уголки маленьких тугих грудей. Небесно- голубые шорты, в которых она появилась впервые, подчеркивали ее осиную талию и все, что ниже талии. Для нее это был довольно смелый, если не сказать рискованный наряд, тем более, что и всем своим видом - сияющим лицом, лихорадочным блеском обворожительных глаз - она утверждала нарочитую решимость и независимость. Такая кокетливая бравада забавляла Макса и вместе с тем сладко волновала воображение. Заказанное ею пиво в банках стояло на журнальном столике рядом с поджаренными орешками арахиса и креветками.
Усадив Кэтрин в мягкое кресло, Макс включил концерт Баха. Слушали молча, как слушают меломаны серьезную и прекрасную музыку. Они сидели друг против друга, и их сосредоточенные глаза на короткий миг скрещивались и тут же расходились в стороны. Постепенно Макс чаще и продолжительней стал останавливать свой взгляд на Кэтрин, словно пытался получше рассмотреть черты ее лица, которое вообще-то нельзя было назвать красивым в классическом понимании. Маленькая детская головка с большими глубокими мечтательными глазами-озерами и застенчивая таинственная улыбка делали ее очаровательно-неотразимой. Любуясь ею, Макс почему-то вспомнил женщин, которые в разное время - в Москве, в Мюнхене, в Мехико - встречались на его пути. Одна его безумно любила, готова была пойти за ним в огонь и воду. Изощренная в любви и страсти, она отдавала ему душу и тело. Но не было между ними духовной связи. Она об этом догадывалась и, стараясь показать себя образованной, говорила, не закрывая рта и употребляя не к месту и невпопад слова, смысла которых не понимала. Он слушал ее машинально, как раздражающий грохот поездов, и думал: 'Помолчала б ты хоть минуту'. Другая была полная противоположность той: молчаливая, застенчивая и стыдливая, как монахиня. Она предпочитала слушать и на его вопросы отвечала односложным: 'да', 'нет'. Кратковременная связь с третьей отбила в нем всякое желание вообще встречаться с женщинами. Даже воспоминания о ней были неприятны, противны, они вызывали в нем чувство стыда и раскаяния, и он готов был дать обет никогда не иметь физической близости с женщинами, и тем более жениться. Как вдруг появляется Кэтрин и перечеркивает все его, казалось, прочно установившиеся взгляды на женщин. Ее плавный мелодичный голос, мягкие, грациозные жесты, задумчиво-веселый взгляд вишневых с синей поволокой глаз придавали ей редкую ласкающую нежную женственность.
Она слушала, потягивала холодное ароматное пиво короткими глотками и не спеша посылала в рот орешки. 'На кого же все-таки ты работаешь, прекрасная Кэт?' - мысленно спрашивал Веземан, жуя креветки. К этому вопросу нужно будет подойти осторожно, деликатно, но непременно. А вот как, каким образом, с чего начать, он еще не решил, надеясь, что повод подвернется сам, стихийно. Так оно и вышло. Когда закончилась музыка, Макс выключил магнитофон и вместо того, чтоб поинтересоваться, понравился ли ей Бах, спросил, глядя на нее с дружеским участием:
- Ты чем-то озабочена, Кэт? Расскажи, поделись, может, я смогу помочь. Ты не стесняйся, ведь мы друзья, Кэт? Не так ли?
- Я даже не знаю, имею ли я право выдавать чужие тайны… - проговорила Кэтрин взволнованно и нерешительно. - Но мне кажется, вы, сеньор Веземан, должны об этом знать… потому что это касается и вас… - Она умолкла и посмотрела на него долгим вопрошающим взглядом.
- Ну, тем более. Я слушаю, Кэт, - попросил он. Кэтрин медлила, все еще проявляя нерешительность. Макс видел, что в ней происходит внутренняя борьба. Наконец, глядя в пол, она спросила глухим
