- А тебя кто звал? Ублюдок, - уже несколько растерянно проговорил Антон. Неожиданное появление Тимоши как-то отрезвляюще подействовало на него. Это понял и Сорокин. Волнуясь, он приказал:
- Тимоша! Сейчас же беги к директору. Немедленно. И все расскажи.
- Напугали чем! - еще хорохорясь, но уже явно отступая, процедил Яловец. - Подумаешь, не видали директора. Чихал я на него…
Тимоша прибежал к Булыге запыхавшийся и взволнованный. Только что проснувшийся Роман Петрович - в последний выходной перед жатвой он решил вздремнуть часок после обеда - посмотрел на юношу и сразу понял, что случилось нечто чрезвычайное.
- Что? Говори? - настороженно спросил Булыга. В последние годы он жил в постоянной тревоге: то ему казалось, что в свинарнике вспыхнет эпидемия, то от короткого замыкания загорится коровник. Он был уверен, что это Посадова послала сына сообщить ему какую-то неприятную весть. Булыга глядел на юношу выжидательно, а тот пытался проглотить застрявший в горле от волнения и бега комок и никак не мог совладать с собой. Наконец он выпалил:
- Яловец гай рубит!
- Как рубит? - не понял Булыга, все еще ожидая чего-то страшного.
- Так, рубит клены молодые.
- Тьфу ты, черт. Ну и что, что рубит?
- Сорокин там, Сергей Александрович, хотел было ему помешать, а Яловец топором на него.
- И что, рубанул?
- Замахнулся только. И оскорбляет по-всякому.
- Так ему и надо, пусть бы рубанул, чтоб не совал свой нос везде, - ввернула Полина Прокофьевна.
- Погоди, мамочка, - недовольно поморщился Булыга. - Ты вот что, Тимофей. Передай Сорокину, чтоб не связывался с дерьмом. А в отношении Яловца я приму меры. Вот так… Понял?
- Хорошо, - ответил Тимоша, огорченный. Не такого решения ждал он от директора, думал, что Роман Петрович сразу бросится в гай, свяжет Яловца и отправит в милицию.
Как бы то ни было, а сообщение Тимоши очень огорчило Булыгу. Огорчило не столько то, что гай рубят, черт с ним, с гаем. Неприятно было, что рубит Яловец, из-за которого и так немало хлопот.
'Ну что с ним делать, с этим Яловцом? - размышлял Булыга, раздувая ноздри. - Оштрафовать? Так ему, подлецу, все равно. У него в доме и так пусто, гол, как сокол. Все пропивает. И страдать от этого штрафа будет не Яловец, а его жена и маленькая дочь - безропотные, несчастные существа. Чем они виноваты?.. Жалко их… Выгнать бы его из совхоза совсем к чертовой матери - не выгонишь. В колхозе, там другое дело, там проще - решило общее собрание, и точка, закон. Там общее собрание что угодно может решить. Скажем, постановили - церковь закрыть. И никто не отменит такого постановления, никакой патриарх всея Руси. А тут совхоз, рабочий класс, профсоюзы. Рабочком обжалует приказ директора, и Яловца восстановят на работе. Конституция на его стороне: граждане СССР имеют право на труд. Все законы на страже интересов рабочего класса. А какой Яловец класс? Просто деклассированный элемент. Кто он такой есть? Откуда появился? Из заключения. За что сидел? За хулиганство. Птица меченая, бандюга. Отсидел три года. Выходит, недостаточно, не образумили. А меры какие-то надо принимать, иначе на голову сядет. Да и на других его поведение разлагающе действует. 'Яловцу можно, а мне нельзя?!' Есть такие горлопаны'.
Так беспокойно заканчивал свой единственный за весь месяц выходной день Роман Петрович Булыга.
Тимоша оказался рядом с Яловцом совсем не случайно. Он увидел, как в половине четвертого Сергей Александрович, принаряженный неспроста, пошел в библиотеку. Тимоша видел, как Сорокин и Вера направились в гай, и, подталкиваемый ревностью и детским любопытством, пошел следом за ними. Он шел осторожно, на почтительном расстоянии, так, чтобы они не могли его увидеть Тимоша стыдился своего поступка, но оправдывал его тем, что он шел не с целью подсматривать, а с намерением помешать. Он хотел где-то 'случайно' встретиться с Верой и Сорокиным и сказать Вере что-то такое, что заставило бы ее немедленно вернуться домой.
От Булыги Тимоша бегом помчался в гай. Не в обход аллеями, а напрямик, плохо протоптанной тропой. Он бежал и прислушивался: не идет ли перебранка между Сорокиным и Яловцом? Нет, ни звука, ни даже шороха не услыхал Тимоша, и эта подозрительная тишина еще больше встревожила его. Вот, наконец, и место порубки. Никого, ни единой души. Срубленные деревца лежали на том же месте, разбросав тонкие, гибкие сучки с начавшими увядать листочками. Рядом жалобно и бессильно вздрагивали их сверстники, уцелевшие от браконьерского топора. Юноша поднял голову, прислушался. Гай задумчиво, грустно молчал, но сквозь гулкую его тишину Тимоша слышал ноющую боль столетних ветеранов. А единственная уцелевшая старая береза, краса и гордость России, символ ее природы, беззвучно рыдала, роняя на землю скупые желтые слезы. И тогда понял Тимоша, - что не понимают, к сожалению, многие люди, - понял, что лес - это не только богатство земли, и не древесиной он ценен человеку в первую очередь. Лес - это гениальное творение природы, прежде всего великая нерукотворная красота мира, древний друг всего живого на земле; царство птиц и зверей, надежный страж рек и озер, живая история народов. Он, как океан, как атмосфера, суть планеты. Без него жизнь на земле немыслима. Сердцем ребенка Тимоша почувствовал какую-то мудрую тайну леса, хранимую для далеких потомков, для тех, кому доведется видеть маленький диск Земли с другой планеты.
Долго бродил Тимоша по гаю и окрест, покуда совсем не стемнело, - все искал Веру и Сорокина. Неужели она может полюбить учителя? Обидно было и больно.
Антона Яловца звали в совхозе 'диким'. Кто он и откуда взялся - никто толком не знал. Таких, как Яловец, 'пришлых', то есть прибывших сюда из других мест, было человек семь. Людей Антон открыто ненавидел. Ни с кем не водил дружбы и часто бывал пьян. Пил он в одиночку, жену держал в страхе и нередко бил. Зина - так звали жену Антона - была дочкой сельского старосты, приговоренного к двадцати годам тюрьмы за сотрудничество с немцами. Отец ее не вернулся из лагерей, мать умерла, когда Зине исполнилось 19 лет. Ни братьев, ни сестер у нее не было, жила одна, замкнуто и скрытно. Так сложилась ее судьба. Войну она помнила плохо и о злодеяниях отца ничего знать не могла, но о них знали люди, которым продажный староста причинил много страданий и горя. И это раз и навсегда создало стену между ней и односельчанами. Ей бы куда-нибудь уехать подальше от здешних мест, но трудно и боязно деревенской девушке вот так самой сняться с насиженного места и ехать куда глаза глядят.
Антон Яловец появился в их колхозе как-то внезапно, через год после смерти старостихи, предъявил документы о том, что освобожден из заключения, и попросил принять его на работу. Он умел плотничать, и его приняли. Яловец попал в тюрьму по собственному желанию, преднамеренно учинив драку. Он скрывался от более сурового возмездия, которое преследовало его, и лучшим, надежным убежищем счел исправительно-трудовые лагеря.
Решив жениться, Яловец остановил свой выбор на Зине не случайно: подходило ему то, что Зина робкая, замкнутая и пришибленная жизнью, значит будет безропотной женой. По его убеждению, Зина должна быть ему вечно благодарна за то, что он осчастливил ее, сироту, да к тому же как-никак дочь негодяя, не сосватай он ее - ходить бы Зине вечно в девках. Когда они поженились, Зине было двадцать два года, Яловцу - сорок.
Постоянно помня, что его ищут органы государственной безопасности, Яловец решил долго в колхозе не задерживаться: хоть и в Крыму он служил у гитлеровцев во время войны, все же оставаться на Украине было небезопасно, - а вдруг кто-нибудь случайно опознает в плотнике Антоне Яловце гестаповского палача Григория Горобца. Лучше податься на северо-запад России, в лесную глушь. Зина была довольна перемене места. Яловец говорил, что делает это ради нее. 'Там ты будешь, как все люди, а тут старостова дочка'. В совхозе у них родилась девочка. Теперь ей было два года.
