В Третьяковке Владимира, опоздавшего на открытие выставки, охватило сильное волнение. Должно быть, поэтому он отошел от своих работ подальше и смотрел картины рассеянно, прислушивался: а не заговорят ли о его «Приеме в партию», и невольно, быть может сам того не желая, искал глазами… Люсю. Народу было много, как обычно на всех наших выставках. Люди наступали друг другу на ноги, нечаянно сталкивались, смущенно извинялись.
Окунев, встретив Машкова, обрадовался:
– Ну, брат, Володя, поздравляю!
– Это с чем же? – Машков насторожился.
– Спрашиваешь! Твой «Прием в партию» всех затмил!
Владимир пристально осмотрел Павла с головы до ног и с ног до головы: шутит или говорит всерьез? В это время, энергично проталкиваясь сквозь толпу, подошли Еременко и Вартанян. Оба с сияющими лицами. Петр отыскал в толпе руку Владимира и, сжимая ее обеими руками, заговорил:
– От всей души, Володька! От твоей картины здесь светло! И тебя, Паша, поздравляю с «Маяковским». – И без перехода: – Видели, Юлин своих институток выставил с граблями?
– Пойдемте посмотрим, – предложил Карен. – Там есть смазливые барышни…
– Да ты что, смеешься? Лубочные девы! Розовощекие, синеногие, поналяпано, понамазано! – Петр говорил громко, не смущаясь тем, что к его словам прислушивается с десяток посетителей.
Они подошли ближе к картине Бориса и увидели тут Пчелкина и Винокурова. Критик протягивал руки к картине, будто хотел куда-то увлечь своего собеседника, и что-то доказывал быстро, вполголоса. Одна фраза прозвучала отчетливо:
– Все хорошо, свежо, только здесь солнечный луч застыл, он не живет, не играет…
– Критикует? Странно, – вслух удивился Владимир.
– Не беспокойся, свой своему на мозоль не наступит, – тихо сказал Еременко.
Пчелкин повернулся и, увидев Владимира, обрадовано бросился к нему, стал искренне поздравлять.
– Заходи ко мне, не исчезай! – сказал в заключение Николай Николаевич Владимиру и растаял в толпе. А с другой стороны слышался чей-то низкий бас:
– Удивительные краски… Да такой травы на земле нет. Может, где-нибудь на другой планете, а за землю ручаюсь – всю изъездил!
– Освещение неэффектное, – возражал басу жиденький голосок.
– Как вам нравится? – Карен указал приятелям на картину Пчелкина «Горький на Волге».
– Есть что-то юлинское, – беспощадно сказал Павел.
Владимир нашел, что сказано метко. Бывший поблизости Пчелкин слышал, конечно, эти слова и тотчас же удалился. Владимир успел заметить, что те, кто благосклонно отзывались о «Комсомольском звене» Юлина, хвалили и «Горького на Волге» Пчелкина, а те, которые недовольно морщились от картины Юлина, с недоумением смотрели и на картину Пчелкина.
– В свое время я говорил Юлину… – начал было Владимир.
– И я ему говорил, – вставил Еременко.
– Бесполезно, – заключил Карен. – Ему говорить – все равно, что Коран читать.
В этот момент снова мелькнул поблизости Пчелкин. Наверно, он принял и эту фразу на свой счет.
Большое патетическое полотно, написанное бригадой Пчелкина, вызывало должное одобрение критиков. Вокруг соседних работ шли споры, сыпались остроты и язвительные замечания. Спорили о пейзажах Вартаняна, о его необычно ярком, солнечном колорите, спорили о «Маяковском» Окунева, восхищались картиной Машкова. А чей-то монотонный голос философствовал:
– Вот наглядный результат мести искусства живописцу, который пытается слепо идти за литературой, заимствовать и копировать ее темы, идеи и сюжеты. Короче говоря – иллюстрировать. У живописи свои законы, свои рамки и свои возможности. А молодой художник… – Ах, это же говорит Семен Семенович! Вот он нагнулся, чтобы взглянуть на этикетку, и продолжал: – П. Окунев не хочет этого понять. Картины не получилось, потому что тема и сюжет не для живописи.
Бритоголовый человек в мятом, хотя и дорогом костюме поддержал критика:
– Этот Маяковский – просто выдумка. Здесь нет даже приблизительного портретного сходства с живым Владим Владимычем!
– Говоря о сходстве, не слишком ли вы много на себя берете? – возразил Машков.
– Представьте себе – нет! – Самоуверенная улыбочка скривила тонкие губы бритоголового. – Мы, друзья и соратники Владим Владимыча, знали его не таким.
– Слышали? Соратник Маяковского объявился! – сказал кто-то из толпы вполголоса не то с иронией, не то с удивлением.
Эта неожиданная реплика побудила Владимира еще на одно замечание:
– Теперь у Маяковского много соратников и друзей объявляется. Одни кормятся его именем, примазываясь к его славе, другие наживают себе литературный капитал на «защите» Маяковского от мнимых противников… А где вы, соратники, были в ту пору, когда «банда поэтических рвачей и выжиг» травила поэта?
– Небось подсюсюкивали Авербаху, – добавил Павел Окунев.
Винокуров залился багрянцем, тряхнул по-петушиному головой:
– Ну, знаете ли, молодой человек!…
Новые работы Барселонского вызывали недоумение. Зрители спрашивали друг друга: «Неужели это писал один и тот же человек?» Это же недоумение выразил вслух и Владимир:
– Не понимаю, где настоящий и где случайный Барселонский
