настоящий ливень забарабанил по свежим оттискам завтрашней газеты. Редактор с криком: «Комса! Алкаши проклятые!» — выбежал в коридор. Очень своевременно. Потому что в этот момент с потолка сорвалась тяжелая старинная бронзовая люстра, похоронив под собой и начальственный стол, и телевизор, и тумбочку с телефонами.
Собрав малочисленные остатки своей гвардии (ночь на дворе), редактор, вооружившись зонтиком- тростью, повел её на штурм ненавистной газеты. В «Комсомолке» темно, ни одной живой души. Разбуженная напуганная Валька, матерясь вполголоса, долго не могла найти ключи. Наконец, ворвались в отдел иллюстраций. Майн Рид сказал бы: «Величественная Ниагара открылась взору утомленных путников…»
Когда включили свет, все прояснилось. Паша перед уходом забыл выключить воду в промывочной. (Это ещё полбеды — фотографы часто оставляли на ночь небольшую струйку, если днем не успевали прополоскать свою продукцию. И никогда потопов не было.) Дрожащей рукой редактор «Соцдуськи» выудил со дна давешний маринованный опенок, который по диаметру точно совпал с углублением в раковине, плотно прижался к нему и устроил запруду…
Неустойка, которую выставила «Индустрия», равнялась примерно трем годовым окладам Паши. На этот раз жена не вынесла и подала на развод. А привыкшая ко всему сердобольная «Комсомолка», вдоволь посмеявшись, решила выкупить долг своего непутевого блудного сына…
Зачем я все это рассказываю?
Мелочи играют в нашей жизни подчас решающую роль. Кремль — не исключение. Вот уже несколько дней находясь душой на ностальгическом Апеннинском полуострове (как фотограф Паша — в семейном кругу), Старый Иезуит то ли забыл, то ли проигнорировал задание Костикова. Сейчас уж не дознаешься. Просто упустил одну мелочь — выдвинуть из факса поддончик, куда ложатся прибывшие сообщения. Если не выдвигать — они, как опавшие листья, устремляются на пол, под стол. Поди потом сыщи!
Костиков не любил два раза повторять задание. Пришел за час до начала мероприятия, попил чайку с лимоном, поправил карденовский галстук. И вот, поскрипывая лаковыми штиблетами, он уже шагает по коридору в сторону президентской половины, уверенный, что все в его хозяйстве ладно — телеги подмазаны, скотина накормлена, зимой с мясом будем — и нос в табаке…
Пресса, по установленному в Кремле распорядку, должна являться за полчаса до начала мероприятия. Но она не пришла ни за полчаса, ни за десять минут, ни к началу. Уже походкой Винни-Пуха пронес себя в президентский кабинет Гайдар, расселись вокруг стола другие видные демократы. Но журналисты не обнаружились и после того, как Ельцин прочел вступление. Отложив бумаги, президент недовольно засопел, поманил пальцем Костикова.
— Вячеслав Васильевич! Где пресса? Я же просил. Объяснитесь позже…
Как ледяной водой окатил.
Вернувшись в кабинет, Костиков, еле сдерживаясь, потребовал к себе Старого Иезуита. Поняв, в какую ситуацию попал, тот развел руками и, как подобает инквизитору, не долго думая обвинил во всем нас, недоделанных консультантов, бездельников — не озаботились, понимаешь, ответственным поручением, не напомнили, сидели сложа руки. Но руководитель пресс-службы как раз очень не любил, когда ему что-то напоминали. «Я никогда ничего не забываю, — любил повторять он нам. — Любой из вас моей памяти позавидует…»
Костиков слушал с неодобрением и недоверием.1 Поняв, что ничего от друга не добьется, по очереди пригласил каждого из нас. Не желая брать на душу чужой и такой опасный грех (немедленно уволят), мы кое-как объяснили произошедшее. Все очень просто, сказали мы. Андрей Андреич, получив из службы аккредитации факс со списком журналистов, должен был его завизировать (без сигнатуры руководителя пресс-службы бумага недействительна) и отправить в службу охраны. Та, в свою очередь, передавала список на пост у Спасских ворот. Дальше — проверка документов, досмотр аппаратуры. Все. Можно двигаться в покои президента.
Но поддончик от факса (как незабвенный опенок) сыграл свою роковую роль. Он спокойно дремал в чреве факсимильного аппарата вместо того, чтобы гордо торчать и быть готовым к приему важного сообщения. Списки пришли вовремя, упали под стол и тоже свернулись калачиком. А Старый Иезуит в водовороте итальянских проблем решил, что раз стол пуст, никто не беспокоит, не несет бумаги на подпись — значит, все само собой сладилось. И телефоны все утро молчат… А охране вообще «до фени» — президентское там мероприятие или ещё какое. Нет списков — нет журналистов. Проход закрыт.
Не успели секретарши отпоить Костикова сердечными каплями, в приемную ворвались разгневанные корреспонденты, два часа впустую клявшие ни в чем не повинную охрану. Он вялой рукой махнул в сторону кабинета Старого Иезуита. Но тот уже катил в аэропорт, раздумывая, какой на этот раз букет привезти супруге из-за границы. Это старинную традицию, заведенную ещё в годы работы в Ватикане, он никогда не нарушал…
СТРАНА, ГДЕ ПРАВИТ ДЫРОКОЛ
…Так и мне узнать случилось, что за птица президентский лайнер. Андрей Андреич, любимый руководитель, одарил с барского плеча поездкой в далекий канадский Ванкувер — на так называемый «облет» или «предподготовку». Это когда несколько высокопоставленных кремлевских особ садятся в «резервный» Ил-62 (копию ельцинского) и вчерне отрабатывают будущий официальный визит. Следом снаряжается полномасштабный подготовительный десант — дней на десять. (Его-то и оставил для себя Старый Иезуит.) А мы, важные персоны, летим всего на полдня — заключить что-то вроде договора о намерениях.
В Ванкувере вскоре должна состояться встреча глав развитых стран. «Всюду, понимаешь, верховодит Семерка. Непорядок…» — размышлял новый кремлевский мечтатель. Ему страстно хотелось, чтобы колесо мировой истории, споткнувшись о Россию, непременно превратилось в Большую Восьмерку. Так в недалеком будущем, к ужасу Запада, и случилось. Нас всюду приняли — и в Парижский, и в Лондонский клубы. И что же?«…А то письмо, в котором деньги ты просила, я до сих пор ещё не получал», — говорится в старом анекдоте…
Ох, не нужно было мне туда соваться! Старый Иезуит случайных подарков не дарит. Сутки в воздухе до Ванкувера, короткие переговоры — и восвояси. Еще сутки. С ума можно сойти.
Чтобы этого не случилось, мои более искушенные коллеги — руководитель президентского протокола, зам начальника Службы безопасности, начальник штаба одноименной службы, шеф мидовского протокола — основательно подготовились к полету. «Приобщайся! — хором сказали они мне, как только лайнер убрал шасси, и налили по первой. — За отрыв от земли. Иначе скиснешь…»
Никогда раньше не приходилось общаться со столь высоким руководством. Владимир Шевченко, мой однофамилец, был когда-то всемогущим управделами ЦК ВЛКСМ, занимался дипломатической работой. Наконец, из партийного резервиста превратился в главного протокольщика генсека Горбачева. По воспоминаниям Владимира Николаевича, Раиса Максимовна со страстью Одри Хэпберн вошла в роль первой леди, решила, что ровня Тэтчер или — выше поднимай! — самой королеве Елизавете. Стала по всему миру скупать бриллианты с кулак величиной, чтоб досягнуть до венценосной Вандербильдихи. И так преуспела, что будуар её начал походить на Грановитую палату… Охранников замучила мелкими придирками и увольняла за любое непослушание. Шевченко тоже доставалось: перед каждым выходом в свет — истерика. «Что надеть… не так сидит… засмеют… а вон у Рейганихи… мы не в Крыжополь приехали… молчать!» Михаил Сергеевич лишь кисло улыбался — потому относился к жене, как проказливому ребенку.
— Стало быть, второй тост — за нашего дорогого дедушку! — поднял бокал Шевченко, имея в виду Б.Н., спасшего его от «злой Райки» и сохранившего в той же должности. Невиданное дело для Кремля. Владимир Николаевич был единственным крупным чиновником, доставшимся Ельцину в наследство от прежнего управителя…
Но если с Шевченко президент поступил все же по-людски, то с Горбачевым совсем некрасиво получилось. Имею в виду сцену последней встречи. Через несколько дней после своей добровольной
