1985 году мне было поручено форсированно заняться разработкой этой программы. На основе изучения специальной литературы, консультаций в управлениях и отделах КГБ, многочисленных обсуждений и согласований через определенное время программа и пояснительная записка к ней (концепция курса) были разработаны, рассмотрены и утверждены ученым советом Высшей школы. (…)
За время своей научно-исследовательской работы на кафедре „Контрразведывательное искусство“ я, как говорят в таких случаях, „пережил“ восемь начальников. У каждого из них был свой стиль руководства и собственное мнение относительно теории КРИ. (…)
Сложным конгломератом проблем представляется научная составляющая этой — подчеркиваю — особой руководящей должности. И глубоко ошибаются те, кто думает, что кафедра — это тихая заводь для отдохновения от трудов праведных в бурном море оперативной работы. Таких ждет в лучшем случае разочарование; но гораздо хуже и для несостоявшегося начальника кафедры, и для его подчиненных, а всего прежде — для дела, когда неудовлетворенность новым положением вырождается у „отбывающего должность“ руководителя в раздражительность, слепое метание туда-сюда или, напротив, в тупое равнодушие ко всем и вся. Вот эти последние черты в стиле работы были присущи побывавшим в роли начальника спецкафедры генералам Симцову и Биндюку. Неумение понять специфику научной деятельности и на ее основе организовать творческий поиск силами научно-педагогического коллектива привело к тому, что они под флагом принципиальной научной критики просто-напросто шельмовали разработчиков теории КРИ, а саму теорию низводили до набора примеров из оперативной практики, кое-как сгруппировав по случайным основаниям. (…)
Отношение отдельных руководителей Высшей школы КГБ, факультетов и кафедр к теории КРИ в немалой степени определялось мнениями должностных лиц с Лубянки. „А генерал имярек на этот счет сказал так-то“, — говорили оппонентам в дискуссиях. И все противоположные аргументы становились излишними, непригодными, так как точки над „і“ этим суждением как бы расставлялись раз и навсегда. Чем выше стоял в служебной иерархии начальник, тем весомее и неоспоримее считалось его утверждение. (…) (Как тут не вспомнить популярный анекдот: спорят полковник и прапорщик, суть их спора — летают или нет… крокодилы. Прапорщик доказывает, что летают, полковник — противное. Прапорщик ссылается на генерала. Полковник тут же меняет позицию:
В.В. Федорчук, сменивший Ю.В. Андропова на посту председателя КГБ, был полной противоположностью ему. Наука, в том числе специальная, его не привлекала. Не проявлял он интереса ни к книгам, ни к театру, ни к музыке. Андропов и Федорчук — небо и земля, открыто говорят чекисты, и это же отмечается в литературе. Он и сам чуть ли не бравировал своей неотесанностью и вызывал эпатаж резкими демонстративными смещениями и перемещениями подчиненных.
В нашу задачу, однако, не входит описание фактов невероятной жестокости, самовластья и примитивного эмпиризма, с помощью которых Федорчук осуществлял руководство различными подразделениями и КГБ в целом, а также МВД СССР. О нем работники этих ведомств вспоминают с ужасом.
Особенно ярко у Федорчука проявилась одна удручающая черта — маниакальное чувство всеподавляющей ненависти к теории КРИ и к сотрудникам, так или иначе связанным с ней. (…)
Особенно В.В. Федорчук неистовствовал в этом плане на посту председателя КГБ Украины (1970– 1982 гг.). Вот некоторые факты. До него КГБ Украины многие годы (1954–1970 гг. —
Или другой пример. Усилиями В.Ф. Никитченко в КГБ Украины была создана одна из лучших информационных служб. Во всех областных управлениях КГБ Украины также были образованы информационно-аналитические подразделения. При В.В. Федорчуке они были значительно сокращены, а их сотрудники опять-таки были направлены в оперативные подразделения или уволены. (…)
В Москве свою деятельность на посту председателя КГБ СССР В.В. Федорчук начал так же, как и в Киеве. Еще не до конца приняв дела у своего предшественника, он назначил комиссию по проверке работы (…) Научно-исследовательского института по защите государственной тайны — с целью его закрытия. Это, естественно, вызвало нервозность, чувство неопределенности и тревоги у сотрудников НИИ, что незамедлительно сказалось на эффективности научно-исследовательского поиска.
Главное же — повисла на волоске судьба НИИ, создание которого было продиктовано высшими интересами государства и отвечало конкретным условиям оперативной обстановки, так как защита военных, научных, промышленных и других секретов была, есть и будет весьма актуальной и сложной проблемой. (…)
Поэтому решение Федорчука сразу же вызвало глубокие расхождения во взглядах на коренные контрразведывательные задачи между Федорчуком и Андроповым, а также другими руководящими кадрами КГБ. Коллизию, связанную с судьбой НИИ, удалось решить лишь вмешательством Ю.В. Андропова, занимавшего должность секретаря ЦК КПСС и курировавшего силовые структуры.
Подобная ситуация возникла и вокруг профилированного научно-исследовательского центра КГБ, выполнявшего специфические разработки. Ко времени прихода Федорчука на должность председателя КГБ центр был еще далеко не укомплектован нужными специалистами, и многие должности оставались вакантными. Федорчук, узнав об этом, принял категорическое решение: передать вакантные штатные единицы в практические подразделения 1-го Главного управления (внешняя разведка). Потребовались определенные усилия, чтобы дезавуировать это скоропалительное решение.
Новый председатель Комитета приказал также закрыть ряд ведомственных периодических изданий, где печатались статьи о теории и практике КРИ. И опять-таки потребовались большие усилия, чтобы спасти некоторые из них, ранее утвержденные Высшей аттестационной комиссией при Совете Министров СССР в качестве научных источников информации.
Мы иногда задаем себе гипотетический вопрос: что было бы с НИР, если бы Федорчук „добрался“ (его любимое выражение) до Высшей школы, на которую приходилась основная часть проводимой в КГБ научно-исследовательской работы? К счастью, он вплотную не добрался до альма-матер (на самом деле В.И. Федорчук окончил Киевское войсковое училище им. Калинина в 1938 г. [179]. —
Наступательная часть — разведка — в позднем СССР также не обошлась без проблем. Многому не доучивали в разведшколах, и за это незнание потом приходилось расплачиваться срывом операций. Вспоминает бывший начальник Информационно-аналитического управления КГБ генерал-лейтенант Н.С. Леонов: «Вообще надо сказать, что овладение специальными дисциплинами, то есть техническим инструментарием разведчика, шло успешно. Гораздо сложнее обстояло дело с изучением иностранных