— Отлично. — Я кивнул спокойно и твердо, делая вид, что верю ее клятве.
— О господи, Док, и как ты ухитряешься вечно вляпаться в какое-нибудь дерьмо?
Я сказал, что не знаю, и, повернувшись, тоскливо посмотрел на дом.
— Ладно, пожалуй, пора идти выручать Джеймса, пока Фил не растерзал его в своем подвале. Ты идешь?
Она замешкалась на секунду, словно собиралась еще что-то добавить, но потом просто кивнула и пошла вслед за мной. Мы некоторое время молча шагали по дороге, прислушиваясь к хрусту гравия под нашими ногами.
— Кто он? — спросила Дебора. — Этот твой Джеймс.
— Мой студент.
— Хорошенький.
— Дебби, пожалуйста, оставь его в покое.
— Он сказал, что ему нравится мое платье.
— Неужели так и сказал? — Я окинул Дебору критическим взглядом. — Просто он
— Вежливый?.. Ах ты… сволочь, — выпалила Дебора, на этот раз ругательство звучало вполне серьезно. Я понял, что снова обидел ее. Дебора резко остановилась и, опустив голову, окинула взглядом свое малиновое одеяние. — Ужасное платье, да?
— Нет, Дебби, я совсем не то имел в виду..
— Невероятно! И как я могла купить такое кошмарное платье? — В голосе Деборы послышались визгливо-истеричные нотки. — Нет, ты только посмотри!
— Я смотрю, и мне кажется, что это очень красивое платье. Дебби, ты выглядишь как настоящая королева.
Она возмущенно засопела, распахнула калитку и, промчавшись по дорожке, влетела на крыльцо. Однако не вошла в дом, а остановилась на ступеньках. Подойдя к крыльцу, я понял, что она всматривается в свое отражение, искаженное рифленым стеклом двери.
Брови Деборы сошлись на переносице.
— Пойду переоденусь, — объявила она. Ее голос дрогнул. — Я похожа на одичавшего хиппи. Ужас, не платье, а какой-то цирковой шатер.
Я попытался утешить Дебору и мягко коснулся ее плеча. Но она грозно фыркнула, сбросила мою руку и рванула на себя дверь. Ворвавшись в дом, Дебора пулей пронеслась через кухню и сердито затопала по лестнице. Двигаясь у нее в фарватере, я попал в черный потрескивающий электрическими разрядами воздушный поток, который затянул меня в прихожую и протащил до самой кухни. Мари, в нарядном платье, полностью готовая к празднику, стояла у плиты и неторопливо помешивала ложкой в металлическом котелке, где кипел бульон с клецками из мацы. Она повернулась ко мне и вопросительно вскинула брови.
— Просто прикидываю, как бы получше начать мирный вечер в семейном кругу, — пояснил я и мило улыбнулся.
Я отправился в подвал спасать Джеймса Лира. Спустившись вниз, я обнаружил его стоящим лицом к лицу с Филом Воршоу, который сжимал в руке ракетку для пинг-понга. Они играли в пиво-понг.
Игра, придуманная Филом в дни его буйной молодости, стала своего рода шутливым ритуалом посвящения, который проходили появлявшиеся в доме поклонники его сестер и все остальные гости мужского пола; в свое время не избежал этой печальной участи и ваш покорный слуга. По общему мнению семьи Воршоу, трудный переходный возраст и буйная молодость Фила сильно затянулись, но в конце концов он все же остепенился и теперь вспоминал о своих хулиганских проделках и предавался неумеренным возлияниям, только приезжая в Киншип, когда можно было оставить машину во дворе и несколько дней не садиться за руль. Подозреваю, что возможность расслабиться и немного пошалить делала эти визиты в родной дом более-менее сносными. Я уселся на верхней ступеньке лестницы, как на трибуне стадиона, и стал следить за игрой.
— Эй, Джеймс, полегче на поворотах, — предупредил я.
— Ничего, он в полном порядке, — сказал Фил и, театрально взмахнув ракеткой, послал шарик точно в цель — он запрыгал по столу и плюхнулся в стакан с пивом, стоящий возле сетки на половине Джеймса Лира. — Джеймс отличный партнер, — Фил растянул губы в коварной улыбке. — Давай, малыш, твой удар.
Джеймс послушно взял пластиковый стаканчик, до краев наполненный пивом, выудил из него шарик и одним долгим глотком, который дался ему не без некоторого усилия, осушил стакан до дна. Когда с пивом было покончено, он с гордостью показал мне пустой стакан. На лице Джеймса застыла бессмысленная улыбка, как у ребенка, который, оказавшись за общим столом, пытается выглядеть взрослым и, набив полный рот сырых устриц, вымученно улыбается окружающим.
— Привет, профессор Трипп, — сказал он.
— Сколько уже?
— Это второй.
— Третий, — поправил Фил, обходя стол, чтобы снова наполнить стакан Джеймса. Очередную банку «Пабста» он достал из мини-холодильника, стоявшего в углу его бывшего убежища, также оборудованного хорошим домашним баром. Джеймс тем временем изящно-непринужденным жестом опытного игрока обтер шарик подолом моей фланелевой рубашки. Его волосы, освободившись от бриолинового плена, топорщились в разные стороны, как у сумасшедшего, а сам он превратился в одну сплошную глуповатую ухмылку, глаза Джеймса сияли, точно так же они сияли вчера, когда мы ворвались, задыхаясь от бега и хохота, в вестибюль Тау-Холла. Несомненно, он чудесно проводил время в подвале Фила и от всей души наслаждался игрой в пиво-понг. Я видел, что в будущем алкоголь станет для него серьезной проблемой.
— Итак, что случилось с твоей машиной? — вежливо поинтересовался Фил. — Чья это задница отпечаталась на капоте?
— Да так, один парень приложился.
Я рассердился на Фила за то, что он вовлек беднягу Джеймса в свой дурацкий пиво-понг. Однако злиться на него всерьез не имело смысла. Таким уж он уродился, Фил Воршоу — король хаоса и мастер крученых мячей во всех смыслах этого далеко не спортивного термина. Он прибыл из Кореи в 1965 году, имея репутацию самого резвого и непредсказуемого хулигана Судоуского детского дома, что моментально подтвердилось, когда мальчик начал, впрочем, не всегда преднамеренно, бить стекла и гонять соседских детей, вынуждая их спасаться на деревьях, откуда они не могли спуститься самостоятельно. Его карьера малолетнего вандала продолжилась в средней школе Олдердиса, где за первые четыре месяца он, вооружившись набором маркеров под названием «Волшебная радуга», расписал все горизонтальные и вертикальные поверхности Сквирилл-хилла, Гринфилда и Южного Окленда таинственными символами; специалисты-криптологи, проведя тщательный анализ, пришли к выводу, что это было корейское имя, данное Филу Воршоу при рождении, написанное на языке его далекой родины. Служба в Панаме и на Филиппинах стала для него настоящим раем, где ему не приходилось сдерживать свой буйный темперамент; после женитьбы Филу Воршоу потребовалось еще несколько лет, чтобы успокоиться и приспособиться к мирной жизни на военной авиабазе в Абердине.
— Парень? Какой парень?
— Парень по имени… — я покосился на Джеймса, — Вернон Хардэппл.
Фил коварным броском отправил шарик на половину соперника, но слишком сильно закрутил его и не попал в стакан Джеймса.
—
— Он был матадором, — пояснил Джеймс, даже не взглянув в мою сторону, и приготовился к броску. — Ноль-девять. — Картинно размахнувшись, он ввел шарик в игру.
— Матадор по имени Вернон Хардэппл?
— Он был женат на мексиканке, — сказал я. — Долгое время жил в Акапулько, там и научился искусству матадора.
— Но она бросила его. — Джеймс отбил подачу Фила и отправил шарик в дальний угол подвала, где
