перевозкам. Они с напарником как раз закончили составлять последние ящики в гараже, со всех сторон обкладывая ими гроб с сероватыми останками пражского Голема. Джо вышел на подъездную аллею, чтобы за все расписаться. Томми он показался немного странным, краснолицым, словно его сильный ветер обдул. Полы рубашки Джо не были заправлены в брюки, и он перепрыгивал с ноги на ногу в одних носках. Матушка Томми наблюдала за процедурой от входной двери. Она уже сняла с себя всю городскую одежду и переоблачилась в купальный халат. Джо подписал все бланки и поставил свои инициалы везде, где это только требовалось, после чего перевозчики забрались в свой грузовик и покатили назад в город. А Джо и Томми отправились к гаражу и встали там, глазея на ящики. Затем Джо присел на один из них и закурил сигарету.
— Как там в школе? — спросил он.
— Мы смотрели папу по телеку, — сообщил ему Томми. — Мистер Ландауэр специально принес в класс свой телевизор.
— Угу, — буркнул Джо, со странным выражением на лице наблюдая за Томми.
— Он это… ну, он очень много потел, — сказал Томми.
— Да ну. Совсем не потел.
— А все пацаны сказали, что он был потный.
— И что еще сказали твои пацаны?
— Больше ничего. А можно мне читать твои комиксы?
— Безусловно, — кивнул Джо. — Они твои.
— То есть я могу ими
— Ты единственный, кому они нужны.
При взгляде на ящики, составленные в гараже подобно каменной кладке, в голове у мальчика возникла блестящая идея. Он построит себе Гнездышко Жука.[19] Как только Джо вернулся в дом, Томми тут же принялся перекладывать и перетаскивать штабели туда-сюда. Через час ему наконец удалось заполнить края гаража и образовать полость в центре груды, устраивая себе превосходное убежище — загончик из потрескавшейся, полной дырок от сучков древесины, открытый сверху для света от лампы под потолком гаража. Внутрь убежища вел узкий лаз, вход в который Томми замаскировал легко сдвигаемым в сторону штабелем из трех ящиков. Когда все было закончено, он плюхнулся на четвереньки и шустро пополз по-пластунски по Трубе Тайного Доступа в Самую Потаенную Камеру Гнездышка Жука. Там Томми сидел, прожевывая карандаш, читая комиксы и в берлоге своего одиночества платя бессознательную дань тем ледяным тоннелям, в которых некогда пришлось горевать его отцу.
Сидя в своем логове, кусая металлическое колечко на карандаше и тем самым бередя кислую на вкус электромагнитную боль в пломбе на коренном зубе, Жук вдруг заметил, что один из ящиков, составлявших стены его Гнездышка, несколько отличается от других. Почерневший от времени, весь в щепках, точно в усах, он был длиннее и тоньше других ящиков из запаса Джо. Томми встал на колени, подполз к ящику и сразу его узнал. Он тысячу раз видел его задолго до прибытия вещей Джо лежащим под куском брезента в задней части гаража вместе с кучей другого старого хлама — в частности, сказочным, но прискорбно неисправным проигрывателем марки «Кейпхарт» с автоматической сменой пластинок, непостижимой коробкой, полной мужских расчесок. У этого ящика имелась свободная крышка из отдельных планок, кое-как подвешенная на петли из колец толстой проволоки, а также запор из той же самой гнутой проволоки, завязанный куском зеленой лески. На боковых его сторонах были не то отпечатаны, не то выжжены какие-то французские слова и само слово «Франция». Томми предположил, что раньше в этом ящике хранили бутылки с вином.
Любому мальчугану, но в особенности тому, в чьей хронике значилась полная комната взрослых, разом умолкающая при его появлении, содержимое винного ящика, окостеневшего от пыли и непогоды в нечто вроде твердокаменного блока забвения, показалось бы подлинным сокровищем. Действуя с точностью археолога, точно зная, что ему придется положить все назад именно в том порядке, в каком он это вынет, Томми принялся один за другим вскрывать слои, инвентаризируя случайно уцелевшие предметы собственной предыстории:
1) Экземпляр первого выпуска «Радиокомикса», засунутый внутрь прозрачной школьной папки из зеленого полиэтилена. Страницы книги пожелтевшие, а если держать в руке, объемистые, набухшие. Судя по всему, самый источник, бьющееся сердце запаха старых одеял, что исходил из ящика.
2) Еще одна полиэтиленовая папка, на сей раз набитая старыми газетными вырезками, статьями и фотографиями, публичными объявлениями о дедушке Томми, всемирно известном цирковом силаче по прозвищу Могучая Молекула. Вырезано из газет по всем Соединенным Штатам, шрифт странный, текст какой-то навороченный и не слишком разборчивый, полный непонятного жаргона и аллюзий на забытые песни и прежних знаменитостей. Несколько фотографий крошечного мужчины в одной лишь набедренной повязке, мускулистое, накачанное тело которого напоминает плотные формы Бастера Краббе.
3) Сложенный в несколько раз и смятый рисунок Голема, более крепкого, какого-то более деревенского на вид, чем в эпосе Джо. В тяжелых ботинках этот самый Голем вышагивает по залитой лунным светом улице. Линии, хотя и вполне определенно принадлежащие Джо, более пробные, более эскизные, скорее похожие на линии самого Томми.
4) Конверт, содержащий оторванный корешок билета в кино и зернистую, пожелтевшую фотографию, вырезанную из газеты. На фотографии запечатлена мексиканская актриса Долорес дель Рио.
5) Коробка неиспользованной писчей бумаги с шапкой «Кавалер и Клей», оставшаяся с довоенного времени. Печатный заголовок — очаровательный портрет различных персонажей, сверхмощных и прочих, придуманных в те времена командой Кавалера и Клея. Томми с уверенностью узнал только Эскаписта, Монитора и Лунную Бабочку.
6) Конверт из манильской бумаги, содержащий в себе большую черно-белую фотографию симпатичного мужчины с волосами, точно полотно расплавленного хрома. Рот — тонкая плотная линия, но в глазах явный резерв восторга, словно мужчина собирается вот-вот расплыться улыбкой. Подбородок квадратный, раздвоенный. В правом нижнему углу имеется текст за подписью некого Трейси Бэкона, буквы крупные и округлые:
7) Пара толстых шерстяных носков с оранжевыми пальцами в картонном конверте, обвязанном двумя ярко-оранжевыми ленточками. Между ленточек имеется условный рисунок радостного огня в деревенском очаге и написанное большими оранжевыми буквами слово «КАЙ-ФУ-ШКИ».
И, наконец, помятая и плавающая на самом дне ящика, полоска из четырех фотографий, сделанных в уличном автомате. Там матушка Томми и его дядя — ухмыляющиеся, пораженные фотовспышкой; одни языки и выпученные глаза; их щеки и виски прижаты друг к другу; а потом целуются — героический поцелуй с тяжелыми веками, как на афише кинофильма. Роза и Джо выглядели на фотографиях так абсурдно тощими, такими молодыми и настолько стереотипно влюбленными, что это было очевидно даже Томми, одиннадцатилетнему мальчугану, который еще ни разу в жизни не смотрел на двух людей и сознательно не думал:
Затем он услышал, как их губы с чмоканьем встречаются и расходятся. Дальше последовало щелканье не то их зубов, не то пуговиц у них на одежде.
— Я должна работать, — сказала наконец его матушка. — Писать «Любовь сделала из меня обезьяну».
— Понятно, — отозвался Джо. — Автобиографию.
— Заткнись.
— А как насчет того, чтобы я приготовил обед? — спросил он. — Тогда ты сможешь работать.
— Вот будет классно. Просто неслыханно. Будь осторожен, а то я могу привыкнуть.
— Валяй, привыкай.
— Ты уже поговорил с Томми? — спросила Роза.
