Оказывается, когда кончилась война, принц Чач вернулся на Карминосол в состоянии глубокой депрессии. Он продал свой неиспользованный эскадрон киборгов-киллеров, подарил Вителло в качестве выходного пособия маленький мешочек с шестиугольными гайками и отбыл вместе с Дорис на своем звездолете в неизвестном направлении.
Вителло не мог придумать, чем заняться. На Карминосоле ему ничего не светило после отъезда бывшего хозяина. Посему, захватив с собой Хельгу и Фафнира, он отправился искать по свету удачи на борту тихоходного межпланетного грузовика. Вителло хватался за любую работу, чтобы обеспечить скудное пропитание своей семье; был грузчиком в порту на Аардварке, потом машинистом насосной установки в ресторане для роботов, потом настройщиком кабинок для извращенцев в Порт-Аркадии на Лекке. В конце концов, он очутился в Кловисе, столице Друта.
Кловис как магнитом притягивал к себе всякого рода странников и изгнанников. По крайней мере два из десяти заблудших Израилевых племен нашли здесь приют, наряду с беженцами, выжившими при гибели Атлантиды. Но потомки землян составляли лишь небольшую часть населения Кловиса. Здесь были также анунги, изгнанные с родной планеты за недостойное поведение, заключавшееся в поедании арбузов и чистке подошв ботинок. Здесь были талды, изгои с Лекка, которые жили в массивных, вылепленных из глины и веток гнездах на верхушках деревьев и предавались сразу двум непристойным занятиям — рисованию пальцами и сочинению музыки к сериалам. А также многие, многие другие. Благодаря этому буйному расовому смешению Кловис прозвали «Лос-Анджелесом Местной системы». Вителло и Хельга никак не могли прижиться в Кловисе. Фафнир был их единственным другом. По вечерам гном-колдун захаживал к ним в гости, и вся троица смотрела телевизор, ругаясь и жалуясь на жизнь. У Фафнира тоже были на то основания — работы для гномов-колдунов в этом году почти нигде не предлагали.
Затем подошли к концу последние золотые гайки Вителло. Безработное и бездомное трио вышвырнули на улицу. Нужда привела их, как и многих других, на Двор чудес, где случались самые невероятные, хотя большей частью неприятные вещи.
Пробираясь сквозь толпу, Вителло услышал краем уха знакомый голос. Он доносился справа, с небольшой платформы. Загорелый молодой человек рассказывал пяти-шести скучающим зевакам о коммуне под названием Синкопа, основанной на одном из спутников Лекка. Стройная хорошенькая женщина аккомпанировала ему на ручной фисгармонии.
Вителло не сразу узнал рассказчика. Но, разглядев джинсы «Левис» и трикотажную тенниску, в конце концов воскликнул:
— Принц Чач! Ваше высочество, вы ли это?
— Вителло! — вскричал принц Чач, спрыгнув с платформы, и обнимая бывшего слугу. — Дорис! — позвал он свою аккомпаниаторшу. — Погляди, кого послал нам Вселенский Закон!
Чач исколесил множество странных планет, гонимый гневом и унынием, попеременно владевшими его измученной душой. И как-то раз, забравшись вместе с преданной Дорис на одну из вершин Сардапианских Альп, наткнулся на высокого старика в желтой набедренной повязке, сидевшего по-турецки поддеревом уу.
— Привет тебе, принц Чач, — сказал старик.
Чач ужасно удивился, поскольку видел старика впервые.
— Сэр, — сказал он, — кто вы?
— Это неважно. Можешь звать меня Чаном.
— Откуда вы?
— Моя последняя инкарнация была на планете Земля.
— А откуда вы знаете мое имя?
— Наша встреча в этом месте и в этот час была предопределена.
— Кем предопределена?
Чан улыбнулся:
— Этот вопрос не способствует пониманию. — Он встал. — Принц Чач, я направляюсь сейчас в местечко под названием Синкопа, где осную монастырь и займусь распространением учения Буддадрахмы. Пойдешь ли ты со мной?
— Да, пойду, — без колебаний ответил Чач. — Кто бы ни был этот Буддадрахма, думаю, именно его я и искал.
Так Чан, Чач и Дорис очутились в Синкопе. Там они основали монастырь с аскетическим уставом: тяжелый труд, простая пища и изучение сутр. Стали появляться пилигримы — кто оставался в монастыре, принимая его суровый уклад, а кто селился в соседней деревушке под названием Гейм, где проводились занятия по развитию восприимчивости, глубокому массажу, астральному проецированию, чувственному массажу и так далее. Время от времени Чача посылали обратно в мир для распространения слова Закона. Теперь он возвращался в Синкопу навсегда. Вителло с Хельгой полетели вместе с ним, а Фафнир остался на Друте, с сожалением констатировав, что Синкопский монастырь — не место для гнома-колдуна.
Чач и Дорис, Вителло и Хельга хотели было посетить бал примирения, но в конце концов решили не подвергать себя мирским страстям и соблазнам. Поэтому они послали монаха-герольда и велели передать, что они отвернулись от мира, дабы уйти по восьмеричной тропе величия, куда поведет их старый Чан — высокий, лысый и прямой, с висячими китайскими усами.
Празднество было в самом разгаре. Драмокл веселился до упаду — танцевал, пил и принимал наркотические вещества столь редкие, необычные и сильные, что они были запрещены для простого народа, ибо вызывали склонность к государственной измене. Встреча с Лирой, с которой король был уже разведен срочным королевским указом, прошла без малейшей натянутости. Когда танцы подошли к концу, а танцоры здорово поднабрались, Лира с Сорочкой уединились в тихой комнатке, чтобы поболтать обо всем, что волнует молодых красивых женщин, вышедших замуж за среднего возраста королей. Драмокл продолжал веселиться один.
Чуть погодя он забрел в какую-то часть астероида, где еще никогда не бывал. Король открыл дверь и обнаружил за ней аппаратную, обеспечивавшую все световые и звуковые эффекты на Эдельвейсе. Два оператора попытались выпроводить его. Драмокл выкинул их в коридор и запер за ними дверь. Довольно хихикая, он прошелся неверными шагами по комнате и рухнул в мягкое кресло перед главным пультом.
Кнопки и тумблеры на пульте были аккуратно размечены. И хоть Драмокл был сильно навеселе, ему без труда удалось наполнить бальную залу мягкими голубыми сумерками. Сумерки сменились фейерверками, а затем ослепительным солнечным закатом. Увлекшись, король сопровождал световые эффекты подходящей по настроению музыкой, вплетая в нее птичий щебет и глухие грозовые раскаты. Эти импровизации убедили Драмокла, что у него есть все данные для занятия прикладными искусствами, как он и предполагал.
— Нужно только немножко воображения, — пробормотал король, оглядывая контрольную панель в поисках чего-нибудь интересненького. Взор его упал на ряд кнопок без всякой разметки, и он нажал на одну из них.
В наушниках раздался знакомый хнычущий голос: «…не можешь отрицать, что он меня надул! Как он мог? По-твоему, он предложит вернуть мне трон? Дождешься от него, от этого буйвола!» Голос бубнил и бубнил, не давая вставить ни слова в ответ. Конечно же, это был Адальберт, жалующийся на то, как скверно обошелся с ним Драмокл.
Драмокл усмехнулся. Владельцы Эдельвейса явно желали быть в курсе событий, если не для шпионажа или шантажа, то хотя бы для определения настроения гостей. Король нажал на другую кнопку. На сей раз он услышал Макса, расточающего комплименты молодой друтской графине. Потом — Руфуса, обсуждавшего с кем-то свою коллекцию игрушечных солдатиков. Потом послышались какие-то незнакомые голоса, и вдруг король уловил характерный леккианский выговор Снинта.
— Мы толком и не слыхали об этом, — говорил Снинт, — а то, что слыхали, кажется совершенно невероятным.
— И тем не менее это правда. Отто действительно возвращался.
Второй голос принадлежал Друзилле. Драмокл наклонился вперед, подперев подбородок ладонью, и внимательно прислушался.
