Полоний
Уйдите оба, оба уходите.
Я подойду к нему. Прошу простить.
Как поживает господин мой Гамлет?
Гамлет. Хорошо, слава богу.
Полоний. Вы меня знаете, милорд?
Гамлет. Отлично. Вы рыбный торговец.
Полоний. Нет, что вы, милорд!
Гамлет. Тогда не мешало б вам быть таким же честным.
Полоний. Честным, милорд?
Гамлет. Да, сэр. Быть честным – по нашим временам значит быть единственным из десяти тысяч.
Полоний. Это совершенная истина, милорд.
Гамлет. Что и говорить, если даже такое божество, как солнце, плодит червей, лаская лучами падаль… Есть у вас дочь?
Полоний. Есть, милорд.
Гамлет. Не пускайте ее на солнце. Не зевайте, приятель,
Полоний
Гамлет. Слова, слова, слова…
Полоний. А в чем там дело, милорд?
Гамлет. Между кем и кем?
Полоний. Я хочу сказать: что написано в книге, милорд?
Гамлет. Клевета. Каналья сатирик утверждает, что у стариков седые бороды, лица в морщинах, из глаз густо сочится смола и сливовый клей и что у них совершенно отсутствует ум и очень слабые ляжки. Всему этому, сэр, я охотно верю, но публиковать это считаю бесстыдством, ибо сами вы, милостивый государь, когда-нибудь состаритесь, как я, ежели, подобно раку, будете пятиться задом.
Полоний
Гамлет. Куда, в могилу?
Полоний. В самом деле, дальше нельзя.
Гамлет. Не мог бы вам дать ничего, сэр, с чем расстался бы охотней. Кроме моей жизни, кроме моей жизни, кроме моей жизни.
Полоний. Желаю здравствовать, принц.
Гамлет. О, эти несносные старые дурни!
Полоний
Вам принца Гамлета? Вот он как раз.
Розенкранц
Спасибо, сэр,
Гильденстерн
Почтенный принц!
Розенкранц
Бесценный принц!
Гамлет
Ба, милые друзья! Ты, Гильденстерн,
Ты, Розенкранц? Ну, как дела, ребята?
Розенкранц
Как у любого из сынов земли.
Гильденстерн
По счастью, наше счастье не чрезмерно:
Мы не верхи на колпаке Фортуны.
Гамлет
Но также не низы ее подошв?
Розенкранц
Ни то, ни это, принц.
Гамлет. Ну что же, превосходно. Однако что нового?
Розенкранц. Ничего, принц, кроме того, что в мире завелась совесть.
Гамлет. Значит, скоро конец света. Впрочем, у вас ложные сведения. Однако давайте поподробнее. Чем прогневили вы, дорогие мои, эту свою Фортуну, что она шлет вас сюда, в тюрьму?
Гильденстерн. В тюрьму, принц?
Гамлет. Да, конечно. Дания – тюрьма.
Розенкранц. Тогда весь мир – тюрьма.
Гамлет. И притом образцовая, со множеством арестантских, темниц и подземелий, из которых Дания – наихудшее.
Розенкранц. Мы не согласны, принц.
Гамлет. Значит, для вас она не тюрьма, ибо сами по себе вещи не бывают ни хорошими, ни дурными, а только в нашей оценке. Для меня она тюрьма.
Розенкранц. Значит, тюрьмой делает ее ваше честолюбие. Вашим требованиям тесно в ней.
Гамлет. О боже! Заключите меня в скорлупу ореха, и я буду чувствовать себя повелителем бесконечности. Если бы только не мои дурные сны!
Гильденстерн. А сны и приходят из честолюбия. Честолюбец живет несуществующим. Он питается тем, что возомнит о себе и себе припишет. Он тень своих снов, отражение своих выдумок.
Гамлет. Сон – сам по себе только тень.
Розенкранц. В том-то и дело. Таким образом, вы видите, как невесомо и бесплотно честолюбие. Оно даже и не тень вещи, а всего лишь тень тени.
Гамлет. Итак, нищие реальны, а монархи и раздутые герои тени нищих. Однако чем умствовать, не пойти ли лучше ко двору? Ей-богу, я едва соображаю.
Розенкранц и Гильденстерн. Мы будем неотступно следовать за вами с нашими услугами.
Гамлет. Нет, к чему же! Мои слуги стали слишком хорошо смотреть за мной в