Клятва и меч

– Я мать, и знаю лучше всех.

– Да, вы должны это знать. И вы прекрасно знаете, что говорить, и когда, и с какой целью. В этом ваша сила и ваша трагедия. Вот ваш кузен – король Стефан. Он делает глупость за глупостью, но в каждом его нелепом шаге есть нечто, что извиняет его. Даже в его злодейских поступках проступает наивность, которой вы начисто лишены. Он не внушительный мужчина, наш дорогой Стефан, не то что покойный Генрих I, в котором за милю был виден король. Его усы выглядят жалкими, и он постоянно нуждается в умных советчиках. Вы – другое дело. Вы не поскользнетесь на ровном месте и трижды подумаете, прежде чем скажете. Я уже не говорю о вашем колдовском влиянии на мужчин. Бог одарил вас многим – почему бы не использовать все это на благо Англии?

Бриан замолчал и взглянул на сидевшую напротив императрицы Элизу. Ей явно по душе пришлась его речь. И лицо ее отражало его переживания. Матильда сидела прямо и холодно смотрела на него. Услышала ли она его, своего давнего и, быть может, единственного друга? При всей ее способности пропускать все неприятное мимо ушей, она, похоже, что-то все-таки уловила.

– Вы хотели сказать о чем-то третьем, мой супруг, – напомнила ему Элиза.

– Неважно, – покачал головой Бриан. – Теперь это уже неважно. Я хотел сказать, что некогда любил императрицу, но она наносила мне раны, одну больнее другой, ныне я готов ее, скорее, возненавидеть. Но императрице нужен лорд Уоллингфорд, его клятва и его меч.

Он отошел к двери и встал там, прислонившись к косяку и опустив голову. Матильда смотрела на него, освещенного факелом, и вспоминала ту единственную их ночь. Да, она хотела тогда, чтобы он ушел, но не навсегда, только не навсегда…

– Так что же, мой лорд? – дрогнувшим голосом спросила она, не отводя повлажневших глаз от Бриана. – Вы бросаете меня? Я не могу и не хочу приказывать вам… но я прошу… хотя бы во имя Генриха, который мог бы быть вашим сыном…

Бриан долго молчал, а затем усталым голосом ответил, словно бы во тьму, царящую за порогом:

– Это ненужный вопрос… Я должен. Я должен…

В первые же недели наступившего 1148 года императрица Матильда отплыла в Нормандию. Своим сторонникам, провожавшим ее до Арандела, она сказала до свидания. Но было бы вернее, если бы она сказала: прощайте.

Глава XIV ОДИН

Февраль 1148 – февраль 1150

Штурм Уоллингфорда так и не состоялся этой зимой. Войска короля блокировали все дороги к замку, но активных действий не предпринимали. Они установили несколько сторожевых башен вдоль южной гряды Чилтернских холмов и этим пока ограничились. Стефан послал своему бывшему другу несколько ультиматумов, которые Бриан Фитц отверг.

В ответном послании он написал:

«… Вы могли, конечно, подумать, что, потеряв Роберта Глостерского и Милеса Герифордского, мы станем неспособны продолжать войну, тем более что императрица Матильда покинула Англию. Но все честные, верные своему слову дворяне по-прежнему будут добиваться, чтобы вы сложили с себя корону. Наши позиции не изменились, и мы уверены, что Господь на нашей стороне».

Это был бодрый, полный оптимизма ответ, и он имел широкое хождение в рядах восставших. Популярность Седого выросла. Однако отъезд Матильды больше напоминал бегство. Многие растерявшиеся бароны предпочли вновь перейти на сторону короля. Бриан пытался убедить себя и других, что императрица вскоре вернется в сопровождении Готфрида Анжуйского или юного принца Генриха. Эта вера вспыхнула в нем ярко и ненадолго, подобно искре, но быстро погасла. Матильда могла с таким же успехом и не вернуться, подумал Бриан.

Однако некоторые из баронов не желали так просто сложить оружие. Они контролировали почти полстраны, и Стефан постоянно ощущал их давление со всех сторон. Время от времени он готовился к осаде уоллингфордского замка, но постоянно у него возникали проблемы, требующие скорейшего разрешения.

Присущая характеру короля неуверенность с новой силой овладела его натурой. А сны вновь наполнились тревожными видениями интриг, заговоров и бунтов. И заметалась в страхе и панике душа Стефана. Ему уже трудно было отличить врага от друга, и люди, считавшие себя самыми преданными сторонниками его, вдруг оказывались в тюрьмах, их земли конфисковывались, а богатства переходили в королевскую казну. Перепуганные непредсказуемостью Стефана, бароны вновь задумывались: а был ли он законным королем?

Обеспокоенный таким поворотом событий, Генри в который раз попытался образумить своего брата. Они снова серьезно поссорились. Разгневанный епископ вернулся в свой замок в Винчестер, где решил отныне посвящать свое время любимому зверинцу и несравненной коллекции европейской скульптуры. «Стефан может продолжать буйствовать, сокрушая мнимых врагов и отталкивая настоящих друзей, – раздраженно думал Генри. – Когда опомнится, придет просить прощения со шляпой в руке. Мне надоело вразумлять его. Он король и пусть делает все, что ему заблагорассудится».

Так в неопределенных опасениях и ожиданиях прошел год. Уоллингфорд остался нетронутым, а зима возвела свою традиционную белую стену между противниками. Близилось Рождество, а вслед за ним обескровленная, обессилевшая страна готовилась встретить четырнадцатую годовщину гражданской войны.

В апреле 1149 года Генрих Анжуйский вернулся в Англию. Ныне в христианском мире он стал известен как Генрих Плантагенет, назван он так был за свое обыкновение украшать шлем веткой дрока (planta genista). Однако родоначальником этой династии английских королей был его отец Готфрид, граф Анжуйский, прозванный Плантагенетом. Ныне Генриху исполнилось шестнадцать лет, он заметно возмужал. Мальчишеские выходки только закалили его характер. Наученный горьким опытом прошлого приезда, теперь он был уверен в своих силах.

Две причины побудили его к поездке. Во-первых, он получил приглашение от шотландского короля Давида, своего дяди, намеревавшегося подарить юному племяннику свой боевой шлем. Вторая причина была куда значительнее. К этому времени восставшие бароны поняли, что Матильда, на чьей стороне они продолжали оставаться, навряд ли может стать королевой. Может быть, они воспрянут духом, увидев его, юного принца, который собирался стать королем?

Ангевины поступили мудро. Они понимали, что многие бароны поддерживают Стефана вовсе не потому, что так уж высоко оценивают его умение править страной. Нет, просто они не желали видеть корону на голове у женщины, пусть и такой прекрасной, как Матильда. Теперь они вполне могли связать свои надежды с Генрихом Плантагенетом и с чистой совестью отнести к нему трижды данную клятву. Да, он был молод и упрям, но он был мужчиной и имел свои неоспоримые достоинства, которых Стефан был лишен.

Потому-то и было решено подчеркнуть союз Плантагенета с могучим, дальновидным королем Давидом. После приема у короля Шотландии юный принц как бы утверждал свое появление в Англии, и бароны могли покинуть буйствовавшего Стефана, заявив: пришел законный король.

Был еще один, тайный, умысел приезда Генриха. По дороге на север он хотел словно бы ненароком проехать невдалеке от Карлайла и удостовериться, правда ли, что могущественный и жестокий Ранульф Честерский в очередной раз решил уйти от Стефана.

Ранульф Усатый на самом деле был по горло сыт обещаниями короля. Вернее, он голодал, поскольку не получил от монарха ничего. Последние два года он верно служил Стефану, охраняя всю северную часть страны от наскоков бунтовщиков. И какова награда за преданность? Пустые похвалы и дурацкая ваза, более похожая на ночной горшок, красная цена которой – два пенни. Ни земель,