доказать, что ты снабжал Германию по всему миру. Смешно, не правда ли? Стоит только подумать, как Мак-Куин надеется проникнуть через нашу систему безопасности.
Стивен не разделял веселого настроения Эссенхаймера. Он знал Мак-Куина гораздо лучше, чем немец.
– Где Мак-Куин сейчас?
– Он вернулся в Америку со своей приемной дочерью. Он не может достать нас.
Стивен повернулся к доске, затем начал писать.
– Не надо недооценивать Мак-Куина. Он умен и изобретателен, и он точит топор. Только то, что он в трех тысячах миль отсюда, вовсе не означает, что мы можем позволить себе потерять бдительность.
– Конечно нет, Стивен, – быстро заверил его Эссенхаймер. – Ты знаешь, что у нас есть сторонники в Америке. Они проследят за ним.
Стивен смягчился, но вовсе не успокоился. Именно сейчас Мак-Куин был едва ли не досадной помехой. Но впоследствии он мог стать серьезной угрозой. Стивен сказал себе, что он составит план действий на случай непредвиденных обстоятельств, если вдруг газетчик выйдет из-под контроля.
Однако у него было еще кое-что для обсуждения с Эссенхаймером. Он хотел кое-что получить из Лондона.
Требование Стивена привело Эссенхаймера в испуг.
– Для того чтобы получить то, что ты хочешь, мы должны подвергнуть опасности нашего самого ценного агента в Лондоне.
Крошки мела разлетались по доске, когда Стивен писал свой ответ.
– Фюрер всегда предоставлял мне все необходимые ресурсы.
– Но почему эта информация так важна?
– Это важно! Я не должен оправдываться перед тобой! Лишь передай мои инструкции своему человеку.
Эссенхаймер покачал головой. Было бессмысленно возражать. Тем не менее, Стивен должен был осознавать существующую реальность.
– Мне предстоит убедить наших людей из разведки пойти на это. Затем существует проблема безопасности при контактах с нашим человеком. В конце концов, он сам будет решать, где и как он сможет действовать.
– Я понял. То, что мне нужно, не пропадет впустую.
– Хорошо, Стивен. Так что тебе нужно?
– Я верю, что это означает мир для нас и нашего времени… почетный мир.
– Похожий на ад! – прорычал Монк и выключил большой приемник. Он и Кассандра сидели в гостиной в квартире Монка в Карлтон-Тауэрс. Они слушали передачу «Би-би-си» речи премьер-министра Невила Чемберлена после его возвращения из Мюнхена. Чемберлен провозгласил умиротворение Гитлера дипломатическим путем – как если бы передача суверенитета одной трети Чехословакии диктатору была бы блестящей победой.
– Значит ли это, что будет война? – спросила Кассандра.
Она посмотрела в окно на красно-золотую листву Сентрал-парка, сияющую в лучах сентябрьского солнца. Посреди этого спокойствия было невозможно думать о войне, почти невозможно.
– Может быть, солнышко, – ответил Монк. – Чем больше Гитлер получает, тем больше он хочет получить. Однажды кому-то придется провести черту.
Он представил себе Абрахама Варбурга и подумал о том, что переживает сейчас этот джентльмен. Весной 1938 года после аншлюса Австрии Монк пытался убедить Варбурга покинуть Германию. Нацисты национализировали его банк, разграбили его имущество и даже реквизировали его дом, ссылаясь на неуплату налогов. Но Варбург отказался уезжать.
– Германия, – описал он Монку, – находится на краю моральной катастрофы. Я не могу покинуть тех, кто может быть уничтожен.
Монк пытался объяснить Варбургу, что он сам может оказаться среди тех, кто исчезнет, но банкир решил для себя остаться и бороться.
Монк посмотрел на Кассандру, которая сидела, подогнув под себя ноги и поджав губы.
– Почему ты хмуришься, солнышко? Кассандра помолчала в нерешительности.
– Похоже, что все говорят в эти дни о войне, даже в школе. Есть студенты, которые думают, что Хемингуэй и те, кто сражался в Испании, – герои, и такие, кто считает, что Америке не стоит вмешиваться в следующую европейскую войну. Они так и говорят: «следующая война».
Монк осторожно увел ее от обсуждения этой темы. Ему было достаточно того, что Мишель потеряла на войне свою юность. Он бы проклял себя, если бы то же самое произошло с Кассандрой.
– Что у тебя с учебой?
Кассандра с радостью откликнулась на вопрос.
– Я думаю сосредоточиться на экономике, когда поступлю в колледж.
Монк поднял брови.
– Я хочу быть такой же, как мама. Я хочу, чтобы она гордилась мной.
В ту минуту как Кассандра вернулась в Нью-Йорк, она поняла, что поступила правильно. Манхэттен с его
