И начиналась горячая перебранка.
— А знаешь, чего не хватало Шотландии? Настоящих вождей вроде Роберта Второго. Вот это был мужик! Произвел на свет двадцать одного ребенка, так, кажется?
— Точно. И половина из них — ублюдки!
И снова вспыхивал спор.
Лара поверить не могла, что они так кипятятся из-за событий, которые происходили более шестисот лет назад.
— Не переживай, малышка, — говорил ей Мунго Максуин. — Шотландец даже в пустом доме найдет с кем подраться.
Была одна поэма, написанная Вальтером Скоттом, которая брала Лару за душу и от которой разыгрывалось ее воображение:
И далее в этой славной поэме рассказывалось о том, как, рискуя жизнью, Лохинвар выкрал свою возлюбленную; которая против своей воли должна была выйти замуж за другого человека.
«Когда— нибудь, — думала Лара, — и я встречу своего красавца Лохинвара, и он увезет меня».
Однажды, работая на кухне, Лара случайно увидела в каком-то журнале объявление, от которого у нее перехватило дыхание. На фотографии был изображен высокий, красивый, светловолосый мужчина с галстуком-'бабочкой'. 'Вот так будет выглядеть мой Лохинвар, — прошептала Лара. — Сейчас он далеко- далеко. Ищет меня. Он придет и заберет меня отсюда. Я буду мыть посуду, а он подойдет сзади, обнимет меня и скажет: «Что для тебя сделать?» И тогда я обернусь, загляну ему в глаза и отвечу: «Вытирай тарелки».
— Чего делать? — раздался у нее над ухом знакомый голос.
Лара стремительно оглянулась. Позади нее стояла Берта. Должно быть, Лара не заметила, что думала вслух.
— Ничего, — покраснев от смущения, пробормотала она.
Для Лары наиболее волнующими были рассказы о печально знаменитом изгнании горцев. Она готова была слушать их снова и снова.
— Расскажи мне еще разок, — просила она Мунго Максуина, а ему только этого и надо было.
— Так вот, — говорил он, — все началось в 1792 году и продолжалось более шестидесяти лет. Сначала они называли SToBliadhna nan Coarach — Годом Овцы. Землевладельцы решили, что им выгоднее на своих землях разводить овец, чем сдавать их в аренду крестьянам, пригнали на горные пастбища несколько отар и вскоре убедились, что эти самые овцы прекрасно переносят суровые зимы. Вот тогда-то и началось изгнание горцев.
По всей округе разнесся клич: «Мо thruaighe ort a thir, tha'n caoraich mhor a'teachd!s» — «Прочь с земли — овцы идут!» Сначала была сотня овец, потом тысяча, потом десять тысяч. Это было страшное завоевание.
Лэрды увидели, что в их руки идет богатство, о котором они и не мечтали, но сначала нужно было избавиться от крестьян, которые работали на своих крохотных клочках земли. Видит Бог, они еле-еле сводили концы с концами и жили в убогих домишках, в которых не было ни труб, ни окон. Но лэрды все равно выгнали их.
— Как? — спрашивала Лара, глядя на Мунго своими огромными глазами.
— Войскам приказали напасть на деревни и вышвырнуть крестьян. И вот солдаты приходят в какую- нибудь деревню и дают ее жителям шесть часов, чтобы те собрали скот, пожитки и проваливали куда подальше. Крестьянам пришлось бросить даже свои урожаи. А потом солдаты сожгли их домишки… Больше четверти миллиона мужчин, женщин и детей были изгнаны из своих жилищ и бежали к самому берегу моря.
— Но как же они могли согнать их с их собственной земли?
— А-а, видишь ли, земля-то их никогда и не была. Крестьянин получал акр или два от лэрда, но собственником не являлся. И чтоб обрабатывать землю и выращивать скот, ему приходилось платить налоги продуктами или отрабатывать на хозяина.
— А что случалось, если люди отказывались уходить? — затаив дыхание, спрашивала Лара.
— Тех стариков, которые не успели вовремя уйти, сожгли в их домах. Лэрды не знали жалости. Да-а, страшные были времена. Людям нечего было есть. Началась холера, да и другие болезни распространялись, словно лесной пожар.
— Какой ужас, — вздыхала Лара.
— Да, малышка. Наши предки перебивались с хлеба на воду, и лишь изредка им удавалось поесть каши. Но одного правители все-таки не смогли отнять у горцев — это их гордость. Эти несчастные люди защищались из последних сил. И в течение многих дней после того, как сожгли их жилища, в лесах еще прятались бездомные люди в надежде спасти хотя бы то, что осталось под обгоревшими развалинами их домов. Мой прапрапрадед и прапрапрабабушка тоже все это пережили. Так-то. Это часть нашей истории, которая огнем выжжена в душе каждого шотландца.
Лара живо представляла тысячи отчаявшихся, несчастных людей, потерявших все, что они имели, и ошеломленных случившимся. Она слышала крики женщин, оплакивающих убитых мужей, и визг обезумевших от страха детей.
— А что потом стало с этими людьми?
— Они сели в утлые суденышки и поплыли в дальние страны. По пути многие умирали от лихорадки или дизентерии. Иногда корабль попадал в шторм, его неделями носило по морю, и тогда кончались запасы продовольствия. Только самые сильные еще оставались в живых, когда корабли подходили к берегам Канады. Но высадившись здесь, они смогли получить нечто, чего у них никогда не было.
— Собственную землю, — догадалась Лара.
— Верно, малышка.
«Придет день, — с волнением думала Лара, — и я тоже буду владеть землей, и никто — никто! — не сможет отобрать ее у меня».
Как— то в начале июня, когда Джеймс Камерон проводил вечер с одной из проституток в заведении мадам Кристи, у него случился сердечный приступ. Он был вдребезги пьян, и, увидев, как ее клиент завалился на бок, девица решила, что он просто заснул.
— Эй, эй! — закричала она. — Не спи! Меня еще ждут другие клиенты. Просыпайся, просыпайся!
Схватившись руками за грудь, Джеймс судорожно глотал воздух.
— Ради Бога, — простонал он, — вызови врача. «Скорая помощь» отвезла его в маленькую больницу на Куорри-стрит. Доктор Дункан послал за Ларой. Она прибежала с бьющимся от волнения сердцем. Дункан ждал ее.
— Что случилось? — с тревогой в голосе спросила Лара. — Мой отец умер?
— Нет-нет, Лара, — успокоил ее доктор, — но, боюсь, у него был сердечный приступ. Она стояла не шевелясь.
— Он…, он будет жить?
— Трудно сказать. Мы делаем все, что в наших силах.
— Можно мне увидеть его? — Лучше приходи завтра утром, детка, — ответил доктор Дункан.
Онемев от ужаса, Лара побрела домой. «Молю тебя, Господи, не дай ему умереть. Он — это все, что у
