Неожиданно распахнулась дверь, и в бистро ворвались четверо немецких солдат в серо-зеленой форме во главе с ефрейтором. Ефрейтор громко объявил:
– Achtung![11] Прошу всех предъявить документы!
Исраэль Кац мгновенно напрягся, его лицо приняло суровое выражение и стало похоже на маску. Ноэль видела, как он запустил правую руку в карман своего плаща. Затем Исраэль глянул на узкий проход, ведущий во двор через кухню, но один из солдат уже приблизился к нему и перекрыл путь. Исраэль торопливо сказал ей тихим голосом:
– Отойдите от меня. Возвращайтесь на улицу через парадную дверь. Немедленно!
– Зачем? – потребовала у него объяснения Ноэль.
В это время немцы проверяли документы у посетителей, сидевших за столиком около входа.
– Не задавайте вопросов, – приказал он. – Идите!
Секунду Ноэль колебалась, потом поднялась и направилась к двери. В этот момент солдаты переходили к другому столику. Исраэль отбросил свой стул назад, чтобы иметь свободу маневра, тем самым обратив на себя внимание двух солдат. Они подошли к Исраэлю.
– Ваши документы.
Сама не зная почему, Ноэль догадалась, что солдаты ищут именно Исраэля. Она отдавала себе отчет в том, что он, конечно, попытается убежать и они убьют его. У него не было шансов.
Она обернулась и крикнула ему:
– Франсуа! Мы опаздываем в театр. Расплатись и пойдем.
Солдаты удивленно посмотрели на нее. Ноэль двинулась назад к столику.
Ефрейтор Шульц повернулся к ней. Это был розовощекий блондин чуть старше двадцати лет.
– Вы вместе с этим человеком, фрейлейн? – спросил он.
– Ну конечно! Неужели вы не нашли себе более достойного занятия, чем приставать к честным французским гражданам? – зло спросила Ноэль.
– Прошу прощения, моя дорогая фрейлейн, но...
– Я не ваша дорогая фрейлейн! – возмутилась Ноэль. – Я Ноэль Паж, ведущая актриса театра «Варьете», и этот человек играет на сцене вместе со мной. Сегодня вечером я ужинаю со своим добрым другом генералом Гансом Шайдером и непременно расскажу ему, как вы вели себя здесь сегодня. Уж он вам покажет!
Ноэль заметила, что ефрейтор как будто бы узнал ее, но она не была в этом уверена. Возможно, на него просто подействовало упоминание о генерале Шайдере.
– Простите меня, фрейлейн, – заикаясь, сказал он. – Конечно, я узнал вас.
Ефрейтор повернулся к Исраэлю Кацу, спокойно сидевшему за столиком. Руку он по-прежнему держал в кармане.
– Но я не знаю этого господина.
– Если бы вы, дикари, ходили в театр, – заметила Ноэль с необыкновенным презрением, – так узнали бы его. Мы что, арестованы или можем идти?
Молодой ефрейтор видел, что на него уставились все посетители бистро. Нужно было немедленно принимать решение.
– Разумеется, фрейлейн и ее друг не арестованы, – заявил он. – Приношу свои извинения, если причинил вам неудобства. Я...
Исраэль Кац взглянул на ефрейтора и холодно сказал:
– На улице идет дождь, ефрейтор. Не мог бы кто-нибудь из ваших солдат найти нам такси?
– Конечно. Сейчас найдем.
Исраэль Кац вместе с Ноэль сел в такси, а немецкий ефрейтор остался стоять под дождем, провожая взглядом отъезжавшую машину. Когда через три квартала такси остановилось у светофора, Исраэль открыл дверцу, в знак благодарности крепко сжал Ноэль руку и, не сказав ни слова, исчез в вечерней темноте.
В семь часов вечера, когда Ноэль вошла к себе в театральную уборную, ее поджидали там двое мужчин. Один из них оказался немецким ефрейтором, которого она встретила в кафе после посещения выставки. Другой был в штатском, альбинос, совершенно лысый, с воспаленными и покрасневшими глазами. Он чем- то напоминал Ноэль несформировавшегося ребенка. Это был человек старше тридцати лет, с лунообразным лицом и высоким женским голосом. Однако он обладал каким-то необъяснимым качеством, от которого становилось страшно. От него веяло смертью.
– Мадемуазель Ноэль Паж?
– Да.
– Я – полковник Курт Мюллер из гестапо. Полагаю, что с ефрейтором Шульцем вы уже встречались.
Ноэль с безразличным видом повернулась к ефрейтору.
– Нет... мне кажется, что нет.
– В кафе сегодня во второй половине дня, – подсказал ей ефрейтор.
Ноэль обратилась к Мюллеру:
– Я встречаю массу людей.
Полковник кивнул:
– Трудно запомнить каждого, если у вас столько друзей, фрейлейн.
Ноэль согласилась с ним:
– Именно так.
– Например, друг, с которым вы были в кафе сегодня после обеда.
Он сделал паузу, смотря Ноэль прямо в глаза.
– Вы заявили ефрейтору Шульцу, что он выступает с вами сегодня на сцене, так?
Ноэль бросила на гестаповца удивленный взгляд.
– Ефрейтор, по-видимому, не понял меня.
– Нет, фрейлейн, – возмутился ефрейтор. – Вы мне сказали...
Полковник повернулся к нему и посмотрел на него ледяным взором. Ефрейтор замолчал на полуслове.
– Возможно, – дружелюбно заметил Курт Мюллер. – Так часто бывает, когда человек говорит на иностранном языке.
– Верно, – поспешно подтвердила его слова Ноэль.
Краем глаза она заметила, что лицо ефрейтора стало багровым от злости, но он помалкивал.
– Извините, что зря побеспокоил вас, – сказал Мюллер.
У Ноэль расслабились плечи, и она вдруг почувствовала, в каком сильном напряжении находилась во время разговора с полковником.
– Ничего страшного, – ответила ему Ноэль. – Может быть, дать вам билеты на сегодняшний спектакль?
– Я уже видел эту пьесу, – отказался гестаповец, – а ефрейтор Шульц уже купил билет. Тем не менее благодарю вас.
Мюллер направился к двери, но вдруг остановился.
– Когда вы назвали ефрейтора Шульца дикарем, он решил сходить на вечернее представление и посмотреть, как вы играете. Разглядывая в фойе фотографии актеров, ефрейтор не нашел среди них вашего друга из кафе. Вот тогда-то он и позвонил мне.
У Ноэль сильно забилось сердце.
– Так, для справки, мадемуазель. Если ваш друг не выступает с вами на сцене, то кто же он?
– Э... э... просто друг.
– Как его имя? – Писклявый голос по-прежнему звучал мягко, но положение становилось опасным.
– Какое это имеет значение? – спросила Ноэль.
– Приметы вашего друга совпадают с описанием опасного преступника, которого мы ищем. Нам сообщили, что сегодня во второй половине дня его видели в окрестностях Сен-Жермен-де-Пре.
Ноэль стояла и смотрела на него, лихорадочно стараясь придумать что-нибудь вразумительное.
– Как зовут вашего друга? – настаивал полковник Мюллер.
– Я... я не знаю.
