В голосе его звучала гордость.
Элизабет почувствовала, как кровь приливает к щекам, и спросила:
— Ты не сердишься на меня?
В его взгляде она прочла такое, чего раньше там никогда не видела.
— За что, за желание быть лучше других? Так ведь это у нас, Роффов, в крови.
И он легонько пожал ей руку.
Уже засыпая, она подумала: «Он любит меня. По-настоящему любит. Отныне мы всегда будем вместе. Он станет брать меня с собой в поездки. Мы будем много разговаривать и станем большими друзьями».
В полдень следующего дня секретарь отца объявила ей, что принято решение послать ее учиться в Швейцарию, в закрытый пансион.
Глава 10
Элизабет определили в «Интернасиональ Шато Леман», школу для девочек, находившуюся в поселке Сен-Блез на берегу озера Невшатель. Возраст девочек колебался в пределах от четырнадцати до восемнадцати лет. Это была одна из лучших школ одной из лучших систем образования в мире.
Элизабет возненавидела каждую минуту своего пребывания там.
Она чувствовала себя ссыльной. Ее выслали из собственного дома, словно она совершила какое-то ужасное преступление. В тот волшебный вечер ей казалось, что она стоит на пороге чудесного открытия: она заново открывала для себя своего отца, а он заново открывал для себя свою дочь, и между ними возникли искренняя привязанность и дружба. А теперь отец был как никогда далеко от нее.
Она узнавала новости о нем из газет и журналов. То мелькала заметка, сопровождаемая фотографией, о его встрече с каким-нибудь премьер-министром или президентом, то информация о его присутствии на церемонии открытия фармацевтического завода в Бомбее, вот он в составе альпинистской группы в горах, вот на званом обеде у шаха Ирана. Вырезки и фотографии Элизабет аккуратно вклеивала в блокнот, который всегда носила с собой. Она держала его вместе с Книгой о Сэмюэле.
Элизабет сторонилась других учениц школы. Некоторые девочки жили втроем, а то и вчетвером в одной комнате, она же попросила для себя отдельную комнату. Она писала отцу длинные письма, но в клочки рвала те из них, где проглядывали ее истинные чувства. Иногда она получала от него коротенькие весточки, а на день рождения его секретарь прислала ей несколько посылок, обернутых в красочные упаковки самых известных и дорогих магазинов. Элизабет ужасно скучала по отцу.
На Рождество она должна была приехать к нему на виллу на Сардинию, и чем ближе подходил день отъезда из школы, тем нестерпимее становилось ее ожидание. Она буквально бредила отъездом. Она составила себе кодекс правил поведения и тщательно его переписала в свой блокнот:
«Не будь надоедливой.
Будь занимательной.
Не канючь, особенно о школе.
Не дай ему понять, что тебе одиноко.
Не перебивай, когда он говорит.
Выходи всегда тщательно одетой и причесанной, даже к завтраку.
Много смейся, чтобы он думал, что ты счастлива».
Этот кодекс стал ее ежедневной молитвой, ее подношением богам. Если она будет эти правила неукоснительно выполнять, может быть… может быть… И Элизабет забывалась в грезах. Она выскажет интересные соображения о странах «третьего мира», и отец скажет: «А я и не знал, что с тобой так интересно беседовать (правило номер два). Ты очень умная девушка, Элизабет». Затем он повернется к своему секретарю и скажет: «Полагаю, что Элизабет нечего больше делать в школе. Следовало бы, пожалуй, оставить ее при себе, как вы думаете?»
В такого рода молитвах проходили дни.
Самолет компании принял ее на борт в Цюрихе и высадил в аэропорту Олбии, где ее встречал лимузин. Элизабет сидела на заднем сиденье машины, крепко стиснув колени, чтобы унять в них дрожь. Как бы там ни было, он ни в коем случае не должен видеть ее слез. Он не должен знать, как сильно она скучала по нему.
Машина ехала по длинному, серпантином поднимавшемуся вверх горному шоссе, которое вело к Коста-Смеральда, затем свернула на маленькую дорогу, стремительно взбегавшую на вершину. Элизабет всегда боялась этой дороги, узкой и крутой, по одну сторону которой отвесно поднималась стена утеса, по другую — другой стороны не было вообще, вместо нее зияла ужасная пропасть.
Машина остановилась у крыльца дома, Элизабет выскочила из нее и сначала быстро зашагала, а потом, не выдержав, что есть силы побежала к дому. Дверь отворилась, и на пороге ее встретила улыбающаяся Маргарита, их экономка.
— С приездом, мисс Элизабет.
— Где отец? — спросила Элизабет.
— Его срочно вызвали в Австралию. Но он вам оставил прелестные подарки. У вас будет чудесное Рождество!
Глава 11
Элизабет не забыла привезти с собой Книгу. Остановившись в прихожей, она еще раз внимательно всмотрелась в портреты Сэмюэля Роффа и Терении, чувствуя их присутствие, словно они и сейчас были живы. Затем она поднялась в башенную комнату, захватив с собой Книгу. Часами просиживала она в комнате, читая и вновь перечитывая ее страницы, и Сэмюэль и Терения становились ей ближе и понятнее, и разделявшее их столетие исчезало…
В течение нескольких последующих лет, читала Элизабет, Сэмюэль проводил долгие часы в лаборатории доктора Уала, помогая ему готовить мази и лекарства, узнавая, как и в каких случаях они применялись. И всегда, как бы на заднем плане, он чувствовал присутствие Терении, красивой и недоступной. Оно, это присутствие, не давало заснуть его мечте: в один прекрасный день она станет его женой. У Сэмюэля наладились хорошие отношения с доктором Уалом, чего явно нельзя было сказать о матери Терении, острой на язык, сварливой и надменной женщине. Сэмюэля она люто возненавидела. И он старался как можно реже попадаться ей на глаза.
Сэмюэля поражало обилие лекарств, с помощью которых можно вылечить человека. Был найден папирус, который содержал 811 рецептов, использовавшихся древними египетскими медиками за 1550 лет до нашей эры. Длительность жизни тогда исчислялась пятнадцатью годами с момента рождения, и он понял почему, когда прочитал некоторые рецепты: помет крокодила, мясо ящерицы, кровь летучей мыши, слюна верблюда, печень льва, лягушачья ножка, порошок единорога. Знак «Rx», стоявший на каждом рецепте, был не чем иным, как знаком молитвы древнеегипетскому богу врачевания Хера. Само слово «химия», читал Сэмюэль, происходило от древнего названия Египта — земля Ками, или Кими. А жрецы- врачеватели звались волхвами.
Аптеки в гетто и даже в самом Кракове были до ужаса примитивными. Многие пузырьки и бутылочки наполнялись непроверенными и неапробированными лекарствами, которые либо были полностью бесполезными, либо вообще опасными для жизни. Сэмюэль все их знал наперечет: касторовое масло, каломель и ревень, йодистые соединения, кодеин и ипекакуана, рвотный корень. Вам могли предложить панацею от коклюша, колик и брюшного тифа. Так как санитарные условия вообще не соблюдались, в мазях и жидкостях для полоскания горла часто попадались комары, тараканы, крысиный помет, обрывки шерсти и
