шестого января, Иво, одетый как Befana, ведьма, дарил Франческо, Карло и Луке подарки и carbone, черные леденцы, которые мальчики обожали.
Жена и любовница Иво были красавицами, дети умны и прелестны, и он всеми ими по праву гордился. Жизнь была прекрасной.
Но наступил день, когда боги плюнули ему в лицо.
Как это часто бывает, беда разразилась внезапно.
В то утро, после занятий любовью с Симонеттой перед завтраком, он отправился прямо на работу, где провернул очень выгодное дельце. В час дня сказал своему секретарю (Симонетта настояла, чтобы секретарем был мужчина), что всю вторую половину дня будет на заседании.
Улыбаясь в предчувствии ждавших его удовольствий, Иво объехал строительные заграждения на улице Лунго Тевере, где в течение последних семнадцати лет строилось метро, пересек мост в Корсо- Франсиа и тридцать минут спустя въехал в гараж на виа Монтеминайо. Едва открыв дверь квартиры, Иво понял, что случилось нечто ужасное. Франческо, Карло и Лука, громко плача, жались к Донателле, и когда Иво направился к ней, то прочел на ее лице такую ненависть к себе, что подумал, не ошибся ли он дверью, попав в другую квартиру.
— Stronzo! — пронзительно закричала она ему.
Иво в смятении оглянулся.
— Carissima, дети, что случилось? В чем я виноват?
Донателла встала.
— Вот что случилось! — Она швырнула ему в лицо журнал «Oggi». — На, смотри!
Еще ничего не понимая, Иво нагнулся и поднял с пола журнал. С обложки на него смотрели он сам, Симонетта и их дочки. Внизу под фотографией стояла подпись. Padre di Famiglia, отец семейства.
Dio! Как же он мог забыть об этом! Несколько месяцев назад журнал заручился его согласием напечатать о нем статью, и он по глупости согласился. Но Иво и предположить тогда не мог, что его выделят столь особо. Он взглянул на свою рыдающую любовницу, на жавшихся к ней детей и сказал:
— Я могу все объяснить…
— Им уже все объяснили их школьные товарищи, — завизжала Донателла. — Дети прибежали домой в слезах, так как в школе их обозвали бастардами, прижитыми!
— Cara, я…
— Домовладелец и соседи смотрят на нас волками и шарахаются, как от прокаженных. Нам стыдно выходить на улицу. Мы должны немедленно уехать отсюда.
Иво потрясенно взглянул на нее.
— О чем ты говоришь?
— Я уезжаю из Рима и забираю с собой детей.
— Но это и мои дети, — поднял голос Иво. — Ты не смеешь этого делать!
— Попытаешься помешать — убью!
Это был какой-то кошмар. Он смотрел на своих троих сыновей и на любимую женщину, заливавшихся слезами, и думал: «За что я так наказан?»
Но Донателла вывела его из раздумий.
— Прежде чем я уеду, — заявила она, — я хотела бы получить миллион долларов. Наличными.
Это было настолько нелепо, что Иво рассмеялся.
— Миллион дол…
— Или миллион долларов, или я звоню твоей жене.
Это случилось шесть месяцев назад. Донателла не привела свою угрозу в исполнение — пока не привела, — но Иво знал, что она способна на все. Она не отставала от него, ежедневно звонила ему на работу, требуя:
— Мне плевать, как ты это сделаешь, но мне нужны деньги. И побыстрее.
У Иво был единственный путь обрести эту огромную сумму: он должен был получить право распоряжаться своей долей акций в «Роффе и сыновьях». Но сделать это мешал Сэм Рофф. Выступавший против свободной продажи акций концерна, Сэм, таким образом, угрожал целостности его семьи, его будущему. Его надо убрать с дороги. Необходимо только найти для этого нужных людей.
Обиднее всего было то, что Донателла — его любимая, страстная любовница — не допускала его к себе. Иво было позволено видеться с детьми, но спальня не входила в программу визита.
— Принесешь деньги, — пообещала Донателла, — и спи со мной, сколько твоей душе угодно.
Отчаявшись добиться какого-либо послабления, он позвонил ей в один из вечеров:
— Я еду к тебе. Насчет денег можешь не беспокоиться.
Он сначала с ней переспит, а потом как-нибудь убедит ее еще немного подождать. Другого пути не было. Он уже полностью раздел ее, когда вдруг, ни с того ни с сего, брякнул:
— Денег у меня с собой нет, cara, но в один прекрасный день…
Вот тогда-то она и набросилась на него, как дикая кошка.
Иво размышлял об этом, когда, выйдя из квартиры Донателлы (теперь он так называл их квартиру), сел в машину и, свернув с забитой автомобилями виа Кассиа, помчался во весь опор домой в Олгиата. Взглянул на свое отражение в обзорном зеркале. Крови уже не было, но было видно, что царапины свежие. Он посмотрел на свою окровавленную рубашку. Как объяснит он Симонетте происхождение царапин на лице и спине? В какое-то мгновение Иво решил рассказать ей всю правду, но тотчас отогнал от себя эту безумную мысль. Он бы, конечно, мог, скажем, набравшись наглости, сказать Симонетте, что в минуту душевной слабости переспал с женщиной и она от него забеременела, и, может быть, как знать, ему удалось бы чудом выжить.
Жизнь его теперь и гроша ломаного не стоит. Домой же он обязательно должен вернуться сегодня, так как к обеду они ждали гостей и он обещал Симонетте нигде не задерживаться. Ловушка захлопнулась. Развод был неминуем. Помочь ему теперь может разве что святой Генаро, покровитель чудес. Взгляд его случайно упал на одну из вывесок, в обилии пестревших по обе стороны улицы. Он резко сбавил ход, свернул к тротуару и остановил машину.
Тридцатью минутами позже Иво въехал в ворота своего дома. Не обращая внимания на удивленные взгляды охранников при виде его оцарапанного лица и окровавленной рубашки, он проехал по лабиринту извилистых дорожек, пока не выбрался на дорогу, ведущую к дому, возле крыльца которого и остановился. Припарковав машину, открыл входную дверь и вошел в гостиную. В комнате были Симонетта и Изабелла, старшая дочь. Симонетта взглянула на него, и на лице у нее отразился ужас.
— Иво! Что случилось?
Иво неловко улыбнулся, превозмогая боль, и робко признался:
— Боюсь, cara, я сделал одну маленькую глупость…
Симонетта приблизилась к нему, настороженно вглядываясь в царапины на его лице, и он заметил, как сузились ее глаза. Когда она заговорила, в голосе ее зазвучал металл:
— Кто оцарапал тебе лицо?
— Тиберио, — объявил Иво.
Из-за спины он вытащил огромного, шипящего и упирающегося всеми лапами серого кота, который вдруг резким движением вырвался из его рук и умчался в неизвестном направлении.
— Я купил его Изабелле, но этот черт набросился на меня, когда я попытался запихнуть его в корзинку.
— Povero amore mio! — Симонетта бросилась к нему. — Angelo mio! Иди наверх и ляг. Я вызову врача. Сейчас принесу йод. Я…
— Нет-нет, не надо. Все в порядке, — храбро сказал Иво.
Когда она нежно попыталась обнять его, он скривился от боли.
— Боюсь, он оцарапал мне и спину.
— Amore! Как ты, наверное, страдаешь!
— Да нет, пустяки, — сказал Иво. — Я прекрасно себя чувствую.
