забросить из Турции в южные районы России и за Урал агентов восточных национальностей, представителей кавказских и тюркских народностей, прошедших особенно основательную подготовку. Они проникали в русский тыл с величайшей осторожностью и передавали нам неплохую информацию. С информацией, представлявшей интерес для Турции, мы, согласно договоренности, знакомили турецкую разведку. Но после того, как русские схватили некоторых агентов, в дело вмешались Молотов и Вышинский, которые начали оказывать посредством угроз давление на турецкого посланника в Москве. Турецкое министерство иностранных дел не позволило запугать себя. Оно официально заявило, что в Турции достаточно хорошо известно, что и Россия забрасывает на парашютах своих агентов на территорию Турции, но в то же время сообщило: турецкое правительство позаботится о том, чтобы в дальнейшем проникновение немецких агентов в Россию не происходило с территории Турции. Поэтому мне было необходимо выяснить на месте сложившуюся ситуацию.
Наряду с этим мне необходимо было как следует проконтролировать работу нашей разведки в Турции. Кроме того, в связи с осложнением также германотурецких торговых отношений, особенно в таком деле как дальнейшие поставки хромовой руды в Германию; мне хотелось бы личным влиянием устранить это «узкое место». Наконец, я думал попробовать в разговоре с германским послом в Турции Францем фон Папеном прозондировать, не сможет ли он, используя свои хорошие связи с Ватиканом, указать путь к осуществлению моих планов заключения компромиссного мира.
Перед отлетом я ознакомил Гиммлера с программой своей поездки. К моему удивлению, он по всем пунктам согласился со мной, в том числе и с намерением встретиться с Папеном. Отсюда я сделал вывод, что он, по-моему, одобряет мой план, намеченный в Житомире в августе 1942 года. После этого я еще раз явился к Риббентропу. Он начал многословно разъяснять мне политическое положение Германии, подчеркнув, что я в любых обстоятельствах должен буду в беседах с турками сказать о несломленной военной мощи Германии и о единой воле и вере немецкого народа в конечную победу. Затем он напомнил о турецких дивизиях во Фракии, о которых мне необходимо будет собрать точные сведения.
Утром, когда я прибыл в Стамбул, я прежде всего нанес визит послу фон Папену в его летней резиденции. Мы подробно обсудили с ним общую ситуацию в Турции. Фон Папен нарисовал мне наглядную картину политического положения в стране и сообщил о тех усилиях, которые прилагал он для сохранения пока еще существующих доверительных отношений между Турцией и Германией. Он не скрыл от меня при этом весьма реальной опасности того, что Турция по мере дальнейшего ухудшения военного положения Германии сможет перейти в лагерь союзников. Затем он сообщил о желании турок включить в сферу своего влияния Додеканес; с ним уже не раз заговаривали об этом неофициально. Это нелегкое решение, над которым в Берлине, тем не менее, должны подумать.
Наконец, мы перешли к обсуждению моих собственных задач. Я сказал фон Папену совершенно откровенно, что обратился к нему в надежде осуществить планы заключения компромиссного мира, учитывая его контакты с Ватиканом. В этой связи я указал ему на возможность вторичного визита архиепископа нью-йоркского Ф. Спеллмана. К поставленной мной задаче посол отнесся положительно, но скептически заявил при этом: «Берлин наломал уже столько дров, во всяком случае, он должен сначала изменить свою политику в отношении церкви» [Отдел Ватикана в министерстве иностранных дел в то время под давлением со стороны партийной канцелярии, то есть Бормана, все больше подпадал под контроль тайной государственной полиции, стремившейся к искоренению католической церкви в Германии. После смерти Гейдриха Гиммлер пытался взять более умеренный курс в церковном вопросе и обратился по этому поводу к Гитлеру. Тот реагировал на предложение Гиммлера весьма разумно: «Если церкви, полные прихожан, помогут мне поддерживать спокойствие в народе, то против этого, учитывая тяготы войны, ничего нельзя возразить». Но Борман не успокоился и сумел, благодаря своему искусству убеждения, добиться от Гитлера согласия на то, чтобы один из членов партийной канцелярии был официально включен в состав немецкого посольства в Ватикане как сотрудник министерства иностранных дел. В его задачи должно было входить наблюдение за связями сотрудников немецкого посольства с руководящими деятелями Ватикана, а также пристально следить за общей политической линией папской курии, особенно в отношении Германии, и информировать об этом Бормана.
В качестве противовеса я использовал бывшего бенедиктинского патера Э. , широко осведомленного в области церковной политики и глубокого знатока дипломатии папской курии. Он уже давно состоял у нас на службе и пользовался теперь собственными каналами связи, а в срочных случаях прибегал к помощи «почтового ящика» на нашей секретной радиостанции в Риме. Особенно ценные услуги оказал он в конце лета и осенью 1943 года, когда Гитлер носился с мыслью в случае необходимости устроить папе новое «Авиньонское пленение» Мы использовали всю мощь нашей разведки, чтобы не допустить этого, и систематически сообщали в своих донесениях Гитлеру о возможных тяжелых последствиях такого шага для национал-социалистского режима. Мне удалось также привлечь на нашу сторону и Гиммлера, на которого оказывали обратное влияние Геббельс и Борман. Он попытался изложить Гитлеру, в ночной беседе с ним, существо нашего плана. Для большей убедительности я снабдил Гиммлера особо вескими аргументами, а также сказал ему следующее: «Все усилия, предпринимаемые мной в значительной степени с его согласия и направленные на то, чтобы представить его перед всем миром как вероятного преемника Гитлера, чтобы тем самым подготовить почву для мирных переговоров с враждебными державами, потерпели бы полный крах в результате пленения папы. Кроме того, именно его, Гиммлера, сделают ответственным за это безумие, а не подлинных инициаторов, Геббельса и Бормана, которые слишком умны для того, чтобы взять на себя этот „грех“ перед всем миром». Все это убедило Гиммлера. Это был один из тех немногих моментов, когда у Гиммлера хватило мужества дискутировать со своим повелителем и учителем и убедить его.]. При условии, что Германия проявит в этом вопросе добрую волю, он считал помощь Ватикана возможной [Относительно этого разговора см. содержащееся в приложении письмо посла фон Папена от 6. 6. 1948 года.].
Из Стамбула я вылетел в Анкару. Там я поселился в квартире одного немецкого дипломата, которую мне любезно предоставил фон Папен. Уже на следующий день, благодаря посредничеству моего уполномоченного Мойзиша, атташе при германском посольстве, состоялась запланированная беседа с шефом турецкой разведки.
Мой турецкий коллега довольно откровенно выложил свои «карты» на стол. Слишком сильная Россия, сказал он, означает, как учит история, только угрозу для Турции. Мысль о том, что Турция ориентируется только на Запад, порывая при этом отношения с Германией, мой собеседник отверг. Германия, сказал он, в 1941 году, стоя на вершине могущества, особенно в отношении Балкан, проявила полное уважение к особой позиции Турции. Россия наверняка не поступила бы так. Поражение Германии явилось бы для Турции катастрофой с далеко идущими последствиями, поскольку неясно, как распределились бы тогда силы западных держав. С немецкой стороны также должно быть проявлено больше понимания к экономическим проблемам Турции. Его страна крайне истощена большими расходами на вооружение. До определенного момента политические и экономические цели Германии и Турции совпадали, поэтому он считает возможным в этих рамках плодотворное сотрудничество.
Я воспользовался этим согласием и попросил его о поддержке нашей разведывательной деятельности против России. Несмотря на трудности, с которыми должна была встретиться Турция в связи с этим, шеф турецкой разведки отнесся с пониманием к моей просьбе. В свою очередь я выразил готовность оказать энергичную поддержку экономическим требованиям Турции в Берлине (которые мой собеседник перечислил). Проблемы Додеканеса я коснулся лишь вскользь, сказав, что я сообщу об этом в Берлине. В заключение мой партнер еще раз заверил меня, что Турция, перед лицом опасности с Востока, ни в коей мере не заинтересована в поражении Германии и что об активных действиях с ее стороны против нас не может быть и речи.
Я знал, что шеф турецкой разведки сделал это заявление не без согласия своего правительства. Поэтому под конец разговора я осторожно затронул вопрос о том, могу ли я, в случае чего, рассчитывать на содействие, если ситуация внутри Германии позволит мне получить полномочия для начала мирных переговоров с Западом. Мой турецкий коллега проявил большой интерес к моей попытке зондажа и сказал, что, по его мнению, соответствующее содействие не противоречило бы внешнеполитическому курсу Турции. Он высказал желание ознакомиться более подробно с этой проблемой во время нашей следующей встречи, которая должна была состояться через день. Когда мы прощались, между нами было установлено полное взаимопонимание.
