«Ганеша» может только настоящий кшатрий, как минимум трион. Реакция бойца, мудрость стратега, многоликость шпиона — все должно быть в одном человеке.
— Ясно. Им не выгодно, чтобы число высших мультиков увеличивалось.
— Именно так трактуют их консерватизм противники — шудры, вайшья и представители других низких каст.
— «Левые»?
— Да. И у них свои крайности. Они считают, что брахманы монополизировали технологию «второго рождения» — то есть расщепления сознания. Шудры требуют, чтобы мультиперсональность высокого порядка стала всеобщим достоянием. А наиболее радикальные вайшья настаивают на принудительном расщеплении сознания даже обычным моникам.
— Хмм… Это действительно подпадает под статью о психотерроризме. Но при чем здесь ваша клиника?
— Полиция далеко не всегда находит время разбираться, с какими мультиками она столкнулась. Буквально неделю назад одна похожая клиника была разрушена до основания.
Брови девушки вздернулись, взгляд больших ореховых глаз метнулся к окну. Доктор отметил, что эти огромные глаза не очень соответствуют другим чертам пациентки: ее лицо, если не считать глаз, было вполне японским. Впрочем, на том континенте, откуда она прилетела, косметологи умеют еще и не такое… Даже легкая асимметрия — явная дань моде.
В саду, куда теперь смотрели ореховые глаза, царило сонное умиротворение. В просвете между кустами лавровишни приоткрывался кусочек пруда с лотосами. Острые лодочки лепестков, слепящая белизна с голубоватым отливом — точно осколки льда. Двадцать восемь по Цельсию.
— Нет-нет, это было далеко отсюда. Совсем на другом континенте, в Новом Иерихоне. — Несмотря на успокаивающий тон, доктор не сдержал печального вздоха. — К тому же сотрудники той клиники… В общем, их спровоцировала третья сторона. Люди неправильно поняли, стали оказывать сопротивление. Полиция в ответ применила «узи». Вы никогда не видели, как работают эти ультразвуковые трубки? Очень немногие строения выдерживают. Считается, что людям не вредит… если они вовремя покинули здание.
Легкий ветерок шевельнул лавровишни за окном, зеркало пруда покрылось морщинами. Там, где не было видно воды, движение воздуха прослеживалось по лотосам: сначала качнулись цветы у берега, потом невидимая волна тронула острые кончики лепестков в центре, и пошла дальше, затухая. Еле слышный хруст льда — и опять недвижное безмолвие.
— К счастью, нам ничего такого не грозит. — Доктор хитро прищурился. — Помимо принципа невмешательства, у нас есть защита и получше: свои люди в местной полиции. Но мы все равно стараемся, как говорится, не дразнить ботов. Вы, например, не смогли бы стать нашей пациенткой, если бы не прошли э-э-э… определенную проверку.
— Ого! Вы подозревали, что простая фея из провинциального добреля — провокатор?
— Конечно нет! Прошу меня простить, но мы вынуждены проверять всех. И дело не только в полиции. Больше всего приходится опасаться наших «друзей» — мультиперсоналов из более радикальных групп МБГ. Они по-прежнему стремятся доказать, что наши гуманные методы работы не приносят результатов. К счастью, в вашем лице мы имеем настоящую союзницу.
— Неужели вы и это…
— Да-да, и это знаем. Секта Омото-ке, возрожденная в Новом Киото, трактует всю историю человечества как прогрессирующую инвалидность. Позже вас стали называть просто Кои, поскольку это учение стало особенно популярно среди женщин легкого… хм-м… то есть, мы хотели сказать, тяжелой судьбы…
— Да говорите уж прямо. — Девушка нахмурилась.
Доктор в ответ затряс головой и руками одновременно.
— О-о, извините нас пожалуйста… Просто у нас иногда возникают внутренние споры из-за терминов. Мы лишь хотели сказать, что лично ознакомились с «Историей костылей» Наоми Дегути. И знаете что? — мировоззрение Кои нас просто восхитило! И такие впечатляющие примеры развития второй природы в ущерб первой! Палка, которую взяла в руки первая обезьяна, разучившаяся лазить по деревьям. Огонь и одежда, компенсировавшие больной обезьяне потерю волосяного покрова. Письменность как протез памяти. А уж сколько всего принес девятнадцатый век, самый расцвет костылей! Пишущая машинка для немых. Самодвижущаяся коляска для паралитиков. Фотоаппарат, родившийся из очков и родивший затем кино — и видеокамеры… Признаться, мы даже задумались о пересмотре врачебной этики, когда прочли главу, посвященную мотивам изобретателей. Аппарат Александра Белла не вернул слух его жене — зато сколько людей отучились от персональных контактов благодаря телефону! А сколько людей привыкли к компьютерным подсказкам и приобрели синдром «меморта» благодаря идеям Виннера, самого рассеянного человека с постоянными провалами в памяти! А нейроинтерфейс доктора Мур, призванный помочь паралитикам? Он и вовсе превратил тысячи здоровых людей в добровольных паралитиков-виртуалов.
— Кстати, раз уж вы упомянули… То, что я услышала от вас про искинов-контролеров, это ведь еще хуже. И даже ваши гуманные методы работы с мультиперсоналами не будут одобрены моими сестрами, если они узнают про этот «верт», который вы мне прописали. Я надеюсь, что вы никому…
— О нет, конечно нет! Ваш визит к нам останется в тайне. Мы лишь хотели объяснить, почему человек из вашей секты не может работать на наших врагов. Ведь главное условие для вступления в Кои — отказ от всех инвалидных приспособлений техногенной культуры. Нам вполне импонирует такой подход, хотя… есть тут некоторый экстремизм, вы не находите? Например, мы обнаружили у вас врожденный порок зрительного нерва и следы подключения медчипа, который корректировал это отклонение. Очевидно, ваши религиозные убеждения заставили вас удалить даже этот простенький чип. Неужели вы настолько последовательны в своих принципах? Ведь без этого чипа вы можете ослепнуть в любой момент…
— Я бы не хотела обсуждать мое зрение, — перебила девушка. — Вы и так нарушили Декларацию Психонезависимости, получив доступ к данным о моей религиозной принадлежности. Понимаю, что это было нужно, но хватит об этом.
— Ни слова больше.
Мужчина в зеленом халате сложил руки лодочкой, возвел глаза к небу и слегка поклонился. Розовые подушечки пальцев и белки глаз словно включили контрастность.
— Лучше вернемся к вашей подавленной субличности.
Снова голубая папка. И ручка в руке.
— Что вы почувствовали на этот раз во время сеанса? Только не торопитесь.
Девушка села поудобнее, еще раз поправила сари. Убрала под гребень выбившуюся черную прядь и надела последнее из своих украшений — маленькое зеркальце на цепочке.
— Я… мы… Нет, наверное все-таки я, но другая… Я была цветком. Кажется, орхидеей. Хотя это был не совсем цветок. Потому что он летал…
Первая минута рассказа состояла из пауз, перемежающихся короткими, неуверенными репликами. Но доктор слушал внимательно, кивал и улыбался.
Он и сам не заметил, как стал кивать все чаще и чаще. И теперь уже не его кивки подбадривали девушку, а наоборот — разговорившаяся пациентка задавала ритм. Откуда-то — из складок сари? — появился веер, и девушка стала изображать, как летела в ночном небе огненная орхидея. Веер порхал и порхал, порхал и порхал…
Рассказ прервался. Мужчина продолжал сидеть молча, с глупой улыбкой уставившись в пространство. Девушка щелчком закрыла веер. Мужчина вздрогнул.
— Ах, извините, мы заслушались… У вас настоящий дар перевоплощения! И это еще раз подтверждает, что мы выбрали правильный метод работы с вами! Вы и не представляете, какие таланты прячутся иногда в подавленных субличностях. И как долго до них приходится добираться! А ваша импровизация с веером… Даже не знаем, как это описать. Мы словно воочию увидели эту огненную… Что?
Он на миг замолк, но тут же продолжил:
— Извините, у нас опять возник маленький спор. Один из нас полагает, что ваш веер похож на бабочку. А другому это больше напоминает «веер Венеры» — морскую раковину, символ тамплиеров. Тем более, что ваши серьги и гребень сделаны из раковин, так что было бы вполне… О-о, не обращайте
