Значит, «не наша» Орлеанская намекает, что история с электромагнитным ударом по ОРЕОЛУ – тоже миф.
– И что же это было? – поинтересовался я.
– Почем мне знать? – хитрым голосом проворковала Мэриан. – Наверное, термиты.
– Термиты? В Москве?! Там же холодно!
– Ой, я не знала, что говорю с главным профессором по термитам. Сейчас он еще скажет, что на ужин термиты не едят винил, оптоволокно и ферропластик. Особенно радиоуправляемые термиты.
– Да нет… (а что я знаю о термитах, на самом деле? что они едят?)… Но подожди, а куда они делись потом?
– Вот тормоз! Сам же сказал: в Москве холодно. Замерзли, наверно. Или удрали.
Стало быть, электромагнитные импульсы там все-таки были. Но они не стирали память, а управляли термитами!
Мне стало весело. Я представил, как полчища насекомых просачиваются в офис ОРЕОЛА – сквозь мельчайшие щели, минуя все системы безопасности. Маленькие жучки набрасываются на оргтехнику и удирают сытыми из остывающего, обесточенного здания.
– А кто их туда притащил? Вообще, откуда ты все это знаешь, вернее, знала заранее?
– Их привезли религиозные фанатики из ХАЛа. А я об этом… просто догадалась. Такая вот сообразительная подружка у Робина. Ты ведь можешь догадаться, во сколько завтра солнце встанет? Тут так же. Все просто.
Мы помолчали. Она явно не хотела рассказывать, как все было на самом деле. Попробуем с другой стороны.
– Я прочел то, что ты мне прислала. Про Голос. Ты не расскажешь, что было с ним дальше?
– Ох… Слушай, а чего ты все спрашиваешь да спрашиваешь, словно искалка какая? Давай сам рассказывай.
– Но ты и так вроде все знаешь… Я сегодня лекцию читал, о прообразах Сети в фантастической литературе прошлого. Могу прислать запись.
– Слышала уже. Скука смертная. Вот на прошлой неделе Армалинский читал лекцию – о том, что никакого Пушкина в России никогда не существовало. Неопровержимые доказательства приводил. Церковь пушкинологии в бешенстве, обещали послать к Армалинскому киллеров. И Лейбов недавно тоже что-то веселенькое выдал. Кажется, называлось «Умирающая поэтика верстки». Про опечатки и тому подобное. Мне там больше всего понравилось слово «люболь». А у тебя – прописные истины прошлого века. Интересное чего-нибудь расскажи. Какой у тебя цвет глаз?
– Вроде как серые…
– «Вроде как». А ты знаешь, что все дети рождаются с серыми глазами, и только потом у некоторых цвет меняется? У тебя так и остался серый – значит, ты остался ребенком. А что ты коллекционируешь?
– С чего ты взяла, что я что-то коллекционирую?
– Ну, все люди что-нибудь собирают.
– Наверно. Но сейчас я ничего не собираю. Когда-то серьги собирал.
– А-а, так ты был бабником?!
В голосе ее послышался живой интерес.
– Нет, скорее наоборот. Я был модным поэтом. Девушки сами вокруг меня вились постоянно. Им казалось, что если человек что-то интересное пишет, то он и на ощупь интересный.
– Фу, какой ты злой! Может, их поэзия интересовала! А сережки ты зачем у них брал?
– Да я и не брал особенно… Как-то так выходило, что они сами на память дарили. Или просто забывали их у меня. По крайней мере, первые несколько сережек именно так у меня оказались. Я их на люстру вешал, и как-то раз обнаружил, что там целых пять штук уже. Ну а потом, если спрашивали, что оставить на память, я так и говорил – сережку.
– Хм-м… А ну-ка, прочитай чего-нибудь. Надо же знать, за что тебе их дарили.
– Про что читать-то? У меня много. Ты задай тему.
Она задумалась, но ненадолго.
– Про меня.
Я перебрал в голове десяток текстов. Может, такое?…
– По-моему, полная ботва, – перебила Мэриан на середине.
– Согласен.
Повисла пауза.
– А зачем читал?
– Ты же говорила, девушек поэзия интересует. Некоторые девушки, кстати, от одного только наличия рифм приходят в полный восторг. Ведь это такая сложная штука, не каждый может складно рифмы придумывать.
