Стараясь держаться на почтительном расстоянии от черной пасти потустороннего, висевшей посреди комнаты, к Бехайму подошла Жизель и взяла его за руку.
– Возможно, оно и не должно было ничего вам дать, – сказал он.
Госпожа Долорес молчала, и он угрожающе покачал факелом.
– Будь ты проклят! – Она устремила на него сквозь растрепанные волосы пристальный взгляд сумасшедшей.
Она была бледна, отчего казалась еще свирепей. У Бехайма по спине пошли ледяные мурашки. Она снова опустила голову.
– Ты ни черта не понимаешь – тебя используют.
– Кто же? И как?
– Могу лишь предполагать, – ответила она. – Но Золотистая... разве тебе не ясно? Что от нее толку? Какой дурак пошел бы на такое, только чтобы глотнуть ее крови? Убийство было средством для достижения какой-то цели, а не самой целью.
– Это вряд ли снимает с вас подозрения.
– Да подумай же, дьявол тебя побери! Что произошло сразу после убийства? Кто сделал следующий шаг?
– Расскажите, если вам это известно.
– Да Агенор же, балда!
– Не понимаю.
– Он поручил тебе руководить расследованием, не так ли? Ты в самом деле считаешь, что он сделал это благодаря твоим сыскным способностям? Неужто ты и впрямь такой болван? Агенор плетет очередную интригу и использует тебя в ней.
Бехайм задумался над ее словами.
– Мне все же не уразуметь, каким образом это исключает из числа подозреваемых вас.
– Кто сейчас враг Агенора? – Госпожа Долорес ударила себя в грудь. – Я! Он воспользовался этой возможностью навести тебя на меня. И на моего возлюбленного.
Бехайм допускал, что это обвинение может быть небезосновательным, но сказал:
– Госпожа, если бы я отбрасывал улики из-за того, что у подозреваемых есть противники, желающие им навредить, то мне вообще некого было бы подозревать. Боюсь, ваша попытка подорвать мое доверие к господину Агенору – шаг в корне неверный, это большое упрощение, как и хитрость, приписанная ему вами.
– Ты все-таки непроходимо глуп, – ответила она. – Может быть, даже сам Агенор не знает степени твоего слабоумия.
Он решил зайти с другого конца.
– Когда я упомянул о том, что госпожа Александра предоставила мне сведения, указывающие на участие Фелипе в преступлении, вы прекрасно изобразили возмущение. Но, учитывая ваши с ней отношения, я сомневаюсь, что это стало для вас неожиданностью. Что вы замышляли, пытаясь направить меня по этому пути? Неужели вы не видите – я понимаю, ей удалось использовать мое расследование в своих целях. А возможно, и в ваших. Вполне вероятно, что очернить Фелипе вы задумали вместе с ней.
Не усмешка ли слетела с уст госпожи Долорес? Он не был в этом уверен, в ту секунду он на нее не смотрел. Но последовавшую за этим тираду вряд ли мог произнести тот, кому забавно, и он так и не смог определить, притворяется она или нет.
– Слышать этого не хочу! – воскликнула она, играя желваками. – Я больше не желаю выслушивать вашу клевету в адрес Александры! Она невиновна. Если вы посмеете и дальше обливать ее грязью...
Какое-то время она не говорила, а, обуреваемая гневом, только шипела, брызгая слюной, как дикий зверь. Она втянула в себя воздух, сгорбилась, выгнула спину. На мгновение Бехайму представилось, что она раздается вширь, растет, превращается в великаншу. Ярость Долорес теперь предстала перед ним в свете того, что Александра рассказала ему об их отношениях. Не исключено, что она говорила правду. Если Долорес совратила ее против воли, причиной тому могла быть ее непреодолимая страсть к Александре – и тогда это объясняло, почему Долорес назвала ее невиновной. Ему хотелось в это верить, хотелось верить во все, что произошло между ними. Но устоит ли эта вера перед растущим подозрением, что она направила его в апартаменты Фелипе совсем не по тем причинам, которые преподнесла ему.
– Я живу уже почти три столетия, – просипела Долорес, – казалось, она сдерживается, чтобы не закричать. – У меня было пять тысяч любовников и столько же любовниц. Я видела Сибирь в огне, бродила по тайным ханским городам. И теперь – выслушивать угрозы какой-то жалкой твари! – Она тяжко вздохнула. – Три столетия. Может быть, уже довольно.
Она вскинула на него глаза.
– Прекратите! – предупредил он, догадываясь о ее намерении.
Жизель прошептала:
– Мишель! – и крепче сжала его руку.
Госпожа Долорес горько усмехнулась каким-то своим мыслям.
– Не смотрите на меня, – приказал ей Бехайм.
– Не смотреть? Только ли моих глаз ты боишься? А как насчет рук, волос? А вот этого? – Она подперла груди ладонями, как бы взвешивая их и водя большими пальцами вокруг шоколадных сосков. Она снова хохотнула, как умалишенная, и заговорила картаво и назойливо: – Ах, кузен, кузен! Я слеплена из ужасного теста! Сердце мое – яд, душа моя – огнь и стих. Плоть моя – сама смерть. В расселинах моего мозга жуки
