там не окажется, а если она окажется там, это будет гораздо, гораздо хуже, поскольку она была его палачом, демоном, и все же он знал, что она заставит его повернуться... Ошеломленный, наполовину опутанный паутиной кошмара, Демпси поднял глаза вверх в тот момент, когда Пинеро с размаху пнул его в бок.
Превозмогая боль, Демпси схватил Пинеро за ногу, рванул и повалил на землю, но Пинеро умудрился усесться на нем верхом и принялся яростно орудовать левым кулаком. Демпси прикрывался руками, но пропустил один удар в висок, оглушивший его, а потом сокрушительной силы удар по макушке, от которого у него потемнело в глазах. Он обхватил Пинеро за шею и притянул к себе. Лишенный возможности бить Демпси по голове, Пинеро принялся наносить мощные удары под ребра, отзывавшиеся вспышками острой боли в солнечном сплетении. Демпси отключался – он чувствовал жуткую слабость и дурноту, словно сознание у него неумолимо растягивалось, становясь все тоньше и тоньше, под чудовищным давлением тьмы, готовой нахлынуть на него и поглотить. Изо рта Пинеро брызгала слюна, его мясистое лицо низко нависало над Демпси. Уродливое, как бульдожья морда. Демпси попытался ударить противника по голове, но не смог размахнуться толком. Границы зрения окрасились в красный цвет. Обрывки воспоминаний проносились в уме, поднятые неведомым ураганом из глубин памяти. Какая-то песенка. Какие-то слова, однажды сказанные отцом. Мгновенное видение Хейли, сидящего за своим рабочим столом. Демпси отчаянно старался собраться с силами, но Пинеро продолжал молотить его по ребрам, и жизнь вытекала из него, как по фановой трубе. Он почувствовал желание сдаться, провалиться в темноту... Но внезапно горячая волна энергии поднялась в нем. Вскипела, забурлила у него в голове, подобно грозовой туче, принесла с собой шквал ярости и отчаяния, гнева при мысли о поражении. Неистовые страсти охваченной бешенством и смятением души; и хотя Демпси понял, что они принадлежат не ему, а пребывающему в нем богу, тот предстал перед его мысленным взором в образе старого бродяги, который спит, растянувшись на решетке канализационного люка, и переворачивается во сне, греясь в клубах поднимающегося снизу пара. Пришедший в чувство Демпси попытался нанести удар противнику по голове. Попытка получилась достаточно успешной, чтобы ослабить натиск Пинеро. Обхватив его за шею слабой левой рукой, Демпси лихорадочно пошарил по полу в поисках какого-нибудь оружия, скользнул кончиками пальцев по расщепленному деревянному бруску, дотянулся до него, сжал, а когда Пинеро вырвался из его хватки, резко выбросил вперед правую руку и воткнул ему в горло острый обломок ножки стола.
На мгновение он решил, что удар вышел недостаточно сильным, но потом Пинеро выкатил глаза и судорожно схватился за обломок дерева. Кровь хлынула у него между пальцев. На лице отразились ненависть, решимость, страх и, наконец, тупое изумление. Он попытался заговорить, но сумел издать лишь булькающий звук. Демпси приподнялся и загнал обломок бруска поглубже. Кровь из перерезанной артерии забила фонтаном, как пепси из взболтанной бутылки. На губах Пинеро запузырилась красная пена, он безуспешно попытался схватить Демпси, а потом грузно повалился на спину. В горле у него заклокотало, одна нога конвульсивно дернулась, ударив Демпси по колену, – Демпси знал, что это значит. Он хотел столкнуть с себя Пинеро и подняться с пола, но силы его оставили, ярость утихла, и он почувствовал страшную слабость, такую, что не в силах был даже пальцем пошевелить, а мог лишь лежать и смотреть вверх, на крышу из пальмовых листьев. Потрепанная крыша, из которой торчали длинные черенки, порой совершенно голые, порой обрамленные разлохмаченными остатками листьев. Плечо у Демпси ныло, но боль казалась далекой, словно шея у него была неимоверной длины. Черт, сказал он себе, как хорошо лежать здесь. Куда ему идти в конце концов? Он даже не знал, где находится. В лачуге с трупами, ясное дело. Но где находится лачуга? Сейчас у него не хватало сил думать о такой ерунде, он потихоньку отключался... и это тоже было хорошо. Его взгляд блуждал по крыше, перескакивая с места на место, и время от времени серый туман застилал все перед глазами. Бескрайняя пелена серого тумана, похожая на пейзаж, открывающийся из иллюминатора самолета. Унылый, непривлекательный край в межсезонье. Серые холмы и серая безнадежность. Серый цвет умиротворял. Старый добрый серый цвет. Словно зимний день в городе. Словно воздух Манхэттена. Лонг-Айленд. Бетонные реки, промышленные постройки. Словно голоса пассажиров подземки, приглушенные и обесцвеченные грохотом колес и напором враждебных взглядов. Словно шепот, долетающий с пасмурного неба над крышей лачуги, тихий бесплотный голос. Серый цвет походил на старого доброго друга. Демпси с готовностью принимал всю серость жизни...
Все что угодно, только не белизна.
Очнувшись, с тяжелой головой и затуманенными мозгами, со слепленными веками и смутным воспоминанием о каком-то дурном сне, с трудом поднявшись на ноги и тупо осмотревшись по сторонам, Демпси понял, что со зрением у него все в порядке. Мушка исчезла.
А!
Он поднес ладонь к глазу, проверяя зрение. Ни пятнышка, ни единой помехи. Он хотел рассмеяться, но боль в ребрах и ключице препятствовала бурному проявлению радости. По крайней мере, кости вроде целы. На рубашке у него была кровь. Много крови.
Пинеро...
Демпси поискал взглядом бездыханное тело врага и увидел, что находится один в длинном бетонном помещении, много превосходящем своими размерами зал в церкви Сары Пичардо; с голым серым потолком и украшенными разноцветной росписью стенами и полом. На двух торцовых стенах изображались густые заросли, похожие на джунгли, а на боковых – ряды убогих лачуг и два белых здания, стоящих впритык друг к другу. Ну в точности деревня, где они с Пинеро сражались. Пол был разрисован под грунтовую дорогу, местами заросшую травой, – только посередине оставалось пятно отмытого бетона, имеющее форму вытянутого овала. Место, где он лежал. До сих пор влажное.
Это пятно на полу заставляло предположить, что их с Пинеро просто одурачили – вероятно, друзья или близкие Лары. Сбили с толку, одурманили наркотой, заманили в заранее подготовленное помещение и побудили к смертельному поединку на радость собравшейся толпы. Шепоты. Возможно, они и не шептались вовсе, а делали ставки и смеялись над двумя одураченными полицейскими; а он был настолько не в себе, что принимал гул голосов за невнятный таинственный шепот. Люди-деревья? Костюмы и маски. Галлюцинация.
Все еще пребывая в оглушенном состоянии, он попытался собраться с мыслями. Если Сара Пичардо со своими прихожанами намеревалась свершить акт мести, сейчас, когда Пинеро умер, месть осуществилась, но лишь наполовину. Следовательно, чтобы довести дело до конца, они попытаются обвинить его в убийстве Пинеро. Что легко сделать, поскольку он его и убил. Демпси представил себе адвоката, пытающегося выстроить защиту на основании всего этого бреда. Никаких шансов выпутаться. Мысль о перспективе пожизненного заключения в Аттике разогнала последние клочья тумана, заволакивавшего ум. Он должен выяснить, что творится в участке. Серый свет втекал в открытую дверь в конце помещения. Демпси взглянул на наручные часы. Начало восьмого. Ребята расслабляются после ночного дежурства.
Его куртка валялась возле стены с изображением двух белых зданий. Пистолета и след простыл. Он вытащил из кармана мобильник, задаваясь вопросом, почему у него не сперли телефон вместе с пистолетом, и набрал номер дежурного по отделению. Трубку взял Терри Шизмански, и Демпси, представившись, спросил, выйдет ли Пинеро на дневное дежурство.
– Нет, он в отгуле.
– В отгуле?
