— Да ну? Вы тот, кто спас от верной смерти Лемоса, так что вы должны были постичь могущество Гриауля.
— Но ваши слова переворачивают все с ног на голову! Быть может, Лемос и Мириэль замыслили отомстить Мардо, быть может…
— Даже если так, их побудил к тому Гриауль.
Пораженный услышанным, Коррогли решил проверить направление отлива в ночь гибели Патриции Лемос и установил, что вода двигалась от утеса к Эйлерз-Пойнту, из чего следовало, что, если тело женщины бросили в море рано утром, волны вполне могли выкинуть его на берег у мыса, как то и было в действительности. Однако дальше этого открытия дело не пошло. Как Коррогли ни старался, ему не удалось выявить наличия между Лемосом и Мириэль сговора с целью погубить Земейля. Он не находил себе покоя, его мучали кошмары и бессонница. Адвокат знал, что его использовали, и жаждал понять для чего, пытался вместить события в более-менее жесткие рамки с тем, чтобы уяснить себе свое предназначение. Да, его использовали, но кто: Гриауль или Лемос с дочерью? Порой он вспоминал о свободе воли и тогда мнил себя жертвой человеческой испорченности, отвергая самую мысль о влиянии некоего богоподобного существа; порой же ему думалось, что он наговаривает на себя, хотя поступил по справедливости и добился оправдания невиновного. Иными словами, он был уверен лишь в том, что ему необходима ясность.
Наконец, перепробовав все остальные пути, он вознамерился потолковать с Лемосом и явился однажды к резчику в его новый дом на Эйлерз-Пойнт. Служанка сказала адвокату, что хозяина нет дома, но если он желает поговорить с хозяйкой, то пусть немного подождет, пока она узнает, согласна ли та принять гостя. Несколько минут спустя девушка провела Коррогли на залитую солнцем веранду, с которой открывался великолепный вид на море и на квартал Алминтра. Солнечные лучи золотили поверхность воды, ветер срывал с гребней волн клочья пены, ветхие домики с островерхими крышами выглядели на таком расстоянии весьма и весьма привлекательно. Мириэль, в шелковом халате кремового цвета, сидела на диване. Возле нее на низеньком столике лежала трубка, вокруг которой рассыпаны были черные шарики — как показалось Коррогли, опиум. Взгляд девушки был слегка затуманенным, и внешне она переменилась: былая миловидность почти исчезла, смуглая кожа отливала нездоровой синевой, к влажной от пота щеке прилипла прядь черных волос.
— Рада видеть тебя, — сказала она, указывая на стул рядом с диваном.
— Правда? — спросил он, чувствуя пробуждение смешанного с горечью желания. «Боже мой, — подумалось ему, — я по-прежнему люблю ее. Что бы она ни натворила, я всегда буду ее любить».
— Ну конечно. — Мириэль хрипло рассмеялась. — Не знаю, поверишь ли, но ты мне нравился.
— Нравился! — В его устах это слово прозвучало ругательством.
— Я сразу сказала, что не смогу тебя полюбить.
— Ты сказала, что попытаешься.
Она пожала плечами; рука ее непроизвольно потянулась к трубке.
— Значит, не получилось.
— Выходит, что так. — Он обвел рукой веранду с роскошной обстановкой. Зато получилось другое.
— Да, — согласилась она. — По-моему, ты тоже не бедствуешь. Я слышала, всем женщинам хочется иметь тебя… — смешок, — своим адвокатом.
Прямо под верандой на берег накатила большая волна, и по песку расползлись кружева пены. Плеск воды словно погрузил Мириэль в сон; ресницы ее затрепетали, она протяжно вздохнула, и полы халата немного разошлись, приоткрыв молочно-белую грудь.
— Я старалась быть с тобой честной, — сказала она, — и была, как умела.
— Тогда почему ты не рассказала мне про Земейля и свою мать?
Она широко раскрыла глаза:
— Что?
— Что слышала.
Мириэль выпрямилась, запахнула халат. В ее взгляде читались смятение и неудовольствие.
— Зачем ты пришел?
— Чтобы получить ответ, который мне нужен.
— Ответ! — Она снова засмеялась. — Ты глупее, чем я думала.
— Может, я и глупец, — парировал он, уязвленный ее замечанием, — но я не продажная девка!
— Надо же, адвокат, который не считает себя продажным! Чудеса, да и только!
— Я хочу знать! — воскликнул он. — Тебе нечего опасаться, твоего отца больше не тронут. Ведь это ты все придумала, верно? Ты решила убить Земейля и отомстить за свою мать. Не представляю, как ты…
— Понятия не имею, о чем ты меня спрашиваешь.
— Мириэль, — произнес он, — я должен знать. Обещаю, тебе ничего не будет, честное слово. Там, в суде, я чуть было не умер из-за того, что мне пришлось обойтись с тобой так сурово.
Она пристально поглядела на него:
— Все было просто. Ты попался на удочку. Вот почему мы выбрали тебя… Ты был таким одиноким, таким наивным. Нам оставалось лишь подстегивать тебя — любовью, страхом, смятением, а под конец наркотиками. Перед тем, как отвести тебя в храм, я — вернее, Дженис — подсыпала кое-что тебе в бренди.
— То, от чего у меня начались галлюцинации?
— Ты имеешь в виду тайник Мардо? Нет, он в самом деле навел на него чары. Наркотик лишь ослабил твою волю, заставил поверить в то, что твердила тебе я — мы в опасности и нас преследуют. Ничего другого.
— А чешуйка?
— Чешуйка?
— Да, чешуйка над кроватью. В ней отразился мертвый чародей, по-моему, Архиох.
Мириэль наморщила лоб.
— Ты так перепугался, что тебе могло привидеться.
Она встала, покачнулась и, чтобы не упасть, ухватилась за перила балкона. Коррогли почудилось, что выражение ее лица немного смягчилось, он разглядел в нем тоску — и безумие. Да, она должна была сойти с ума, чтобы совершить то, что совершила, чтобы одновременно любить и не любить, лгать и притворяться с такой убедительностью.
— Если бы мы представили доказательства без надлежащей подготовки, продолжала она, — отца все равно могли бы осудить. Поэтому нам нужно было обработать присяжных. Мы положились в этом на тебя, и ты не подвел. Ты верил всему, что тебе подсовывали. — Она повернулась к нему спиной, спустила с плеч халат и произнесла с северным акцентом: — Я не люблю драконов.
Она говорила голосом Дженис!
Коррогли непонимающе уставился на девушку.
— Но она же упала, — пробормотал он. — Я видел.
— Сеть, — объяснила Мириэль. — Под обрывом была натянута сеть.
Эти слова она произнесла певучим голосом Кирин.
— Боже мой! — воскликнул Коррогли.
— Грим может творить чудеса, — пояснила Мириэль. — А говорить разными голосами я умела с детства.
— Все равно не понимаю! Не могли же вы учитывать все до последней мелочи! Те девять свидетелей… Откуда вам было известно, что они убегут?
Ответом ему был исполненный жалости взгляд.
— А, — спохватился он, — ну разумеется, никаких свидетелей не было и в помине.
— Да, только мы с Мардо. И камень отец не кидал, потому что мы не могли рисковать: вдруг бы он промахнулся? Мы навалились на Мардо, тот упал, и отец размозжил ему череп. Потом я приняла наркотик и улеглась на алтарь. Знаешь, культ ведь давно рассыпался. Все испугались «великого дела». Это произошло уже тогда, когда я присоединилась к нему. Нашей главной задачей было изолировать Мардо, поэтому я постоянно напоминала ему о «великом деле», заводила его, зная, что остальные, поверив в осуществимость
