дерьмо“, и он хотел ответить чем-то нейтральным, мягким ободрением, когда его вдруг поразило та штука, что здесь отсутствовала, тайная дверца, трюк всего этого. Все было настолько ошеломительно просто, что он на мгновение засомневался. Ответ просто бренчал, как камешек в жестяной кружке. Однако этот ответ был таким совершенным, что он не смог удержать сомнение. „Нет“, сказал он, „ты в это веришь.“
Она в замешательстве смотрела на него.
„Где мы?“, спросил он.
„Какого хрена ты имеешь в виду?“
„В аду. Мы в аду.“
„Думаю… да.“
„В исламском аду.“
Он пересказал все это для нее. Индукция хаоса посредством военного устройства, приписывание определенной формы фундаментальной материи, антропоморфный эффект, крестьяне, верящие, что цветы это вход в Рай, и вот он возник там в метафорической форме. Однако в данном случае имелась истина, согласованная с антропоморфным эффектом: космического размера пробой, вызванный материализацией Рая на земной поверхности, принес судный день, позволил аду вытащить себя из места где он покоился на семидесяти тысячах вольт или веревок. А, может, крестьяне лгали, может, они хотели, чтобы американцы думали, что это Рай, а сами всегда знали, что это ад. Может, поэтому все, что они говорили следователям, было засекречено.
„И что? Мы же прошли сквозь это“, сказала ГРоб.
„Но в аду ли мы?“
„Ага… я хочу сказать, я не знаю!“
„Нет, знаешь!“
„Окей! Знаю! Черт побери!“
То, как она на него смотрела, напомнило ему, как смотрел на него Бакстер, когда думал, что он сказал что-то очень глупое. Но это была не глупость, это был их единственный шанс, и он продолжал выкладывать все это для нее.
„Мы в аду“, сказал он. „В исламском аду. Что означает, что выходом является ислам.“
„Выходом?“
„Истинной религией. Мы в центре стиха из Корана. В этом безукоризненно трахнутая ирония. Американская бомба вызвала к жизни исламский судный день. И теперь дорога в Рай лежит впереди. Как избежать ада? Люди вступятся за тебя. Они создадут то, чего ты заслуживаешь.“
„Ты несешь чушь!“
„Как же ты можешь не верить? Мы же здесь!“
Он думал, что она была снова на пороге насмешек, но пока он говорил все это, ее упрямое выражение смягчилось.
„Понимаешь? Мы не неверные больше. Мы правоверные. Нам надо верить, потому что это с нами случилось.“ Он указал на стену огня. „Ты сказала это сама. Нам надо пройти через что-то плохое, чтобы попасть куда-то к хорошему. Ты чувствуешь это. Что ж, вот мы и здесь, черт возьми! Нам надо пройти через ад, чтобы достичь Рая. Имеет смысл, что последними людьми, которым позволен Рай, должны быть неверные… обращенные. То есть, последние из последних. В этом есть гнусный смысл.“
„Мы не обращенные“, возразила она. „Нам надо ходить на занятия и всяко разно, правда? Чтобы обратиться.“
„Мы прыгнули в ислам, нам не нужны занятия.“ Он положил ладони ей на плечи. „Каково имя бога?“
Она хотела бы купиться на это, он видел, но колебалась. Он снова спросил, и она ответила вопросительно: „Аллах?“ Потом она отвернулась. „Это так глупо!“
„Нет! Мы действуем, словно это не произошло. Игнорируем реальность ситуации. Но он все время был с нами… этот ответ. Единственное, что нам надо сделать, это согласиться с тем, где мы находимся.“
„Но…“ ГРоб повернулась спиной. „Даже если ты прав, парень, зачем кому-то вступаться за нас?“
„Я скажу тебе! Это оборванцы! Им нужен кто-то, кто вознесется в небеса. Что лучше, если не пара экс-неверных, которых они завербуют. Слушай! Даже не стоит сомневаться. Мы выжили! Из семидесяти двух — может, из всего мира — ты и я, но мы выжили. Для этого должна быть причина.“
Он не отставал от нее, объясняя очевидную, простую истину, что он отрыл в обломках небес и в пламени ада. Он слышал, как проповедует ей, как капитан Уилтс проповедовал ему перед боем, пытаясь убедить ее в том, что прогулка в огне это именно то, что им нужно, путь к спасению, и осознав это сходство, увидел, что обманывает ее, даже если это для нее к лучшему, даже если обман является искренним, нацеленным к насаждению веры, потому что именно она, вера, фундамент всех религий, позволит им справиться… осознав это, он стал подозревать, что, возможно, обманывает сам себя, а поняв это, так же, как капитан Уилтс, не стал рисовать ей всей картины. Может быть, только последний человек, которому позволят войти, может быть неверным… по крайней мере, такой смысл был в том, что говорил им Бакстер. Если таков данный случай, он хотел, чтобы этим человеком оказалась ГРоб. Он смиренен относительно этого, он по-солдатски желал спасти ее. Она — сестра ему в этом дерьме, его кровный друг и союзник, и, наверное, даже больше, поэтому он продолжал молотить словами ее голову, вызывая настоящий шторм, пока не увидел, что вера захватывает ее, как искра понимания разгорается в пламя и испепеляет сомнение. Он увидел, как ее лицо светится отраженным огнем и внутренним пожаром, на котором испаряются его собственные сомнения. В этом причина, что они двое забрались так далеко. Они оба сделают это.
„Ты слышишь, что я говорю?“, спросил он, и ГРоб ответила: „Четко и ясно, парень.“
„Куда мы идем?“
„В Рай!“
„Что мы там будем делать?“
„Гулять в садах из серебра и золота!“
„Как мы туда попадем?“
„С помощью превосходящей огневой мощи!“
Это был не тот ответ, которого он ждал, посему он повторил вопрос.
Она запнулась, а потом сказала: „Милостью божей!“, но таким тоном, что это почти напоминало вопрос.
„По воле Аллаха!“, сказал он.
„По воле Аллаха!“
„Аллах велик!“
Он вбивал в нее послание, мотивируя ее так, как никогда прежде, но это не было его обычной бредятиной. Он чувствовал это; слова вылетали из него, словно серебряные клинки из ножен, пока наконец она не запела вместе с ним, самозабвенно и со сверкающими глазами, потом она подняла одной рукой свою винтовку над головой и прокричала: „Нет Бога, кроме Аллаха!“
Перед тем, как войти в огонь, они коснулись друг друга. Не кожа к коже, просто сдвинули шлемы, подтверждая принятое соглашение, контракт души, что длится несколько минут, вечность, либо неделю в Теколутле. Потом пошли вперед в пламя. Уилсон следил за ними на дисплее шлема — два силуэта человекоподобных роботов, гладко скользнувших в сверкающую красновато-оранжевую стену, а потом уже не было времени следить, он двигался быстро, холодильное устройство скафандра уже натужно заработало.
Дно ада было выложено желтоватым металлом, по крайней мере Уилсон думал, что он желтоватый, и что это металл. Трудно распознать цвет в огненном, прыгучем свете пламени, да и дно могло быть не выложено, оно могло быть веной из какой-то совершенной субстанции, Богом в форме минерала. Это было ни золото, ни медь, ибо эти металлы расплавились бы от жара, а этот метал не повреждался. Он был исписан змеящимися завитушками и изгибами арабских букв, каждая размером больше человека, и они были записаны всюду, куда падал взгляд. Наверное, тексты Корана, либо какой-то другой священной книги, еще не доставленной на землю. В глубинах блеска вокруг себя он видел движения, что не были текучими движениями пламени, и формы, что не были формами огня, намеки на тяжелые, неторопливые образы, и он задвигал своей винтовкой быстрыми прикрывающими арками. Эта винтовка — красивая штука. Даже если
