— правда пока непонять к чему. Ничего, Егорушка, «в аккурат всё сбудется, всё позабудется, всё образуется…».
«Ну и где твой Зильцер?!» — скривился Саша, коверкая фамелию и дверной звонок. И вот мы уже сидим на лавочке, берёзы шумят и качаются, всё скрыпит, в том числе и мои зубы, и Сашины. Я передал пакет с цветком, а сам пошёл «за смазкой». «Как бы не выбросил…» — боялся я. Мне вспомнился почему-то О.Фролов, как он «опустился» — эх, где-то он сейчас! известно где, что поделывает? — известно что, каково ему? — известно каково… Зельцер всё спрашивала про него, живо так интересовалась, а когда я ей в другой раз принёс письмо с фотками — сказала фи, даже, тварь, не взглянула…
В темноте и холоде дули из горла «Яблочку», заедая русскими чипсами, будто сделанными из какого-то теста. Едва допили, согревшись, появилась она, прошла мимо. Сердце моё так и подпрыгнуло, разгорячённая кровь ударила в голову, в горле не было голоса. Пошли с Сашей, позвонили. «О!»- распахнула она дверь, непонятно улыбаясь: то ли рада, то ли сейчас пошлёт. По инерции впустила, вошли.
— Я вот тебе цветочек купил… — сказал я.
— Правда-а? — удивилась маленькая девочка, и я достал ей большой колючий ствол. Показалось, на долю секунды в её взгляде мелькнуло выражение нежности — ангелическая моя!.. Она уткнулась носом в раскрывшийся красный цветок, а потом сразу ловко меня обняла и поцеловала в рот.
— Спасибо, — сказала она, — мне никто не дарит цветов.
— Да ладно, — я был тронут её детской реакцией. — Мы войдём?
— От тебя пахнет вином?
— Ну да, холодно…
— Я вот не пью…
— Мы тожа.
Начали считать медяки — её и наши — чтоб хватило на две бутылки. Хватило… Санич вскоре уехал, она легла и позвала меня. Всё же как приятно к ней нырять под одеяло — не в пустую, холодную постель, а к ней, живой, разогретой, пьяной. О, гспди! Сначала трясло, но было хорошо чувствовать её гладкое горячее тело, когда вокруг такая холодища. Сначала у нас были по два одеяла, а потом их сбросили, покрылись потом, её рыхлое тело с развесистыми грудями пыркало о моё, движения стали отточены, головы ясны, алкоголь сгорел как топливо страсти…
Данный мною ей данный цветок, весь высохший, облетевший и пыльный, ещё до-олго лежал у неё в шкафу на кухне, на самой верхней полочке — незримо присутствуя, как пресловутый скелетон в английской пословице — неощутимо насыщая воздух ароматом…
Часть вторая
Как это всё началось опять — вернее, вернулось? YAA, ILL BE BACK FLASH BACK & JUST ONE FIX SO IMPOSSIBLE BUT REAL.MMI. Hey, sweetest twisted friends of mine! Noir Memoirs is fuckin’ goin’ on!
Я зашёл к Саничу занять уже третий за эту неделю полтинник «на жизнь» (на самом деле я его, конечно, сегодня же дарую змию — как и два предыдущих), а он, друг моя, и говорит: отгадай, кто звонил (он сделался уж связным-телефонистом и требовал мзды за свои услуги!). Меня тут же кольнула игла, меня сразу накрыла волна — этого флешбэка — «Неужели?!» — как выражается ОФ. Зачем же я ей понадобился, рассуждаю я, она ведь с Толей, барабанщиком «Беллбоя», живёт, всё нормально…
— А что мохнушечка твоя? — спрашивает он лукаво.
— Можешь радоваться, — отвечаю я, — Инна меня бросила.
Он улыбается:
— Я же тебе говорил!
— Нет уж, не тут-то было, — приговариваю я, покуривая у него на балконе, волнуясь и потирая лапки, — я этого так не оставлю, дорогой мой Саша. Полташ только дай…
После этого я ей позвонил, но её не было — ответил Толя. Он был вежлив — я тоже — и краток.
Я знал, где её можно увидеть. Как бы невзначай — просто как восковая фигура… (Однако, она чувствует тепло и можно вонзить, допустим, ногти…)
О ту пору мне стало совсем. Я хотел что-то сделать, но не знал что. Возможностей нет ни к чему. Не знал, как вообще. Жить, да, да. Я опять сбрил брови, стал выглядеть как урод-гуманоид, приехал, ходил по городу, ловя на себе интересные взгляды — особенно затруднительно было в транспорте…
Всё-таки где? На рок-концерте, конечно! (ровно год с того памятного концерта!). Я ей всё же дозвонился, ведя речь замогильным голосом — «…насчёт квартиры…» — думал, может, сдаст мне свою, в коей сейчас живёт-тусуется г-н Псих и коему она (квартира) не нужна. Она сказала, что не знает, поговорит с ним, но вряд ли, и что будет концерт в «Знамёнке», где будут Гроб и Толя, так что не унывай, приезжай… И всю неделю я томился как молодой ублюдок — как будто при одном моём появлении там многие сразу кинутся пожимать мне руку, падать ниц и целовать, подобно подобострастному объективному О. Фролову, мои на нозе ботинкы, а кое-кто и раскроет объятья!.. Благо, что существуют спиртные напитки. (По признанию Феди, он вообще не выходит из дома, если нет денег — то есть без гарантии одуплечивания, которое начинается с бутылки пива уже у первого ларька.)
Уже у первого ларька (сойдя с автобуса в центре) я наткнулся на Репу. Сказал ей про концерт; она сказала, что ей надо зайти сейчас на филфак за справкой, а потом она знает отличный шинок на Первомайской, и мы возьмём литрушечку.
Я отказался войти в здание альмоматери, поскольку — «На филфаке О. Шепелёва любили» (прохармсовский анекдотец, сочинённый лично мною уже на 2-м курсе — все дохли; приводится полностью). К тому же, это не наш корпус, который мы делили с «психами» и который отобрали экономисты и юристы, вытесняющие всё остальное на периферию сознания и жизни, а так называемый «крольчатник» на Советской, построенный будто бы самим дедушкой губером Державиным, а потом многократно разгороженный прагматичными универсалистскими Советами по многочисленным советам их неотчисленных баранделей. Зато, куря и выпивая на входе, я встретил Олю. Узнав, что здесь её кумир, она сама предложила купить самогон и десять рублей на него (какая экономность у этих отличниц, которым
Показателен тот факт, что Максим Рыжкин нами был встречен не у института, где он, по идее, должен бытовать, а у шинка. Он был хуёв, пуст и пытался приобрести мерзкий спиртосодержащий напиток «вдолбок».
Он, конечно, примкнул к нам. Мы пережрались на Набережной, на солнце, а потом последовали занимать деньги.
Репа зашла к кому-то из своих, а мы стояли у площадки детского садика, на которой играли детишки. Девочка лет пяти всё смотрела на нас сквозь прутья ограды…
— Привет, меня зовут Максим, а тебя как? — произнёс Макс своим черезгубоплевательским (пока ещё, слава богу, не черезгубонепереплюйским) вокалом.
— Настя, — ответила девочка, глядя на нас ясными глазками.
— Как дела, Настюха? Что, скучно тебе?
— Дела хоро-шо, но всё рав-но скуч-но. — Разговор был как в порядке веществ — мы с Олей удивлялись.
— Мне тоже, — развязно признался дядя Максим, вздыхая и почёсываясь, нервозно озираясь, как будто только что что-то безвозвратно потерял.
— Ты нехороший, — вдруг заявила она, лукаво улыбаясь, — ты пьёшь, нель-зя так делать!
Мы удохли.
— Ды я почти не пью… бросаю… Ну иди, Настёна, играй.
— Пошёл на хуй от детей, — сказала подоспевшая Репопапа, и мы пошли занимать в другое
