его в растягивающий станок и закрепили руки в колодке, а к ногам привязали верёвку, намотанную на колесо.
И перед началом пытки со всей ласковостью увещевали его, чтобы он сказал правду. Но обвиняемый сказал, что он не знает, что от него хотят.
Тогда сказали палачам прикрутить верёвку, и прикрутили, и обвиняемый сказал «ох».
Тогда сказали ещё прикрутить верёвку, и прикрутили, и обвиняемый закричал. Ему сказали, чтобы он сказал правду, и он крикнул «скажите мне, что я должен сказать, и я всё скажу». Сказали ему, что он должен покаяться в ереси, и он крикнул «каюсь, каюсь, я еретик, отпустите». И сказали, что раскаявшийся должен назвать соучастников, но обвиняемый крикнул, что он не знает, кого называть.
Тогда сказали ещё прикрутить верёвку, и прикрутили, и обвиняемый закричал «спасите, силы небесные».
Тогда сказали ещё прикрутить верёвку, и прикрутили, и обвиняемый крикнул, что он называет соучастником одного мавра. Его спросили, в чём он готов уличить этого мавра, и он крикнул, что он не знает.
Тогда сказали ещё прикрутить верёвку, и прикрутили, и обвиняемый стал хрипеть.
Тогда немного отпустили верёвку и облили его из ковша водой. Обвиняемый громко стонал, и его ещё раз облили. Он сказал «смилуйтесь, господа инквизиторы, и убейте меня; - то, что вы делаете - невыносимо». Ему добрым голосом предложили назвать имя и место пребывания этого мавра, и обвиняемый сказал, что этого он не знает.
Тогда сказали сильно прикрутить верёвку, и прикрутили, и обвиняемый закричал «Иисус, Иисус, на помощь».
Тогда сказали ещё прикрутить верёвку, и прикрутили, и обвиняемый стал сильно и часто дрожать боками, и Ex consilio*
Тогда сказали ещё прикрутить верёвку, и прикрутили, но обвиняемый замолчал и не двигался и изо рта у него вытекло немного крови, и он стал sicut cadaver*
Ex consilio вынесли вердикт, что обвиняемый сознательно довёл себя до смерти, чтобы избежать разоблачения, за что его следует признать несомненно виновным, а потому всё его имение и состояние передать в ведение казначея инквизиторского трибунала, а детей и потомков его до третьего колена, согласно закону, лишить наследства и гражданских прав.
В присутствии главы инквизиторского трибунала Сальвадоре Вадара и меня, секретаря Маркелино Гуфия».
Аббат закончил читать, опустил лист и сквозь слёзы посмотрел на Иеронима.
– Это ты называешь обычным допросом? - шёпотом спросил он.
– Но что здесь такого? - глядя не мигая, в упор, взволнованно воскликнул Иероним. - Форма протокола утверждена Ватиканом, всё соответствует энцикликам Папы!
– Что такого?! - горестно воскликнул аббат. - Да ведь это протокол убийства, которые совершили работники трибунала! Никакого обвинения, - за что мучили этого человека? Никаких свидетелей, - где они? И всё поведение этого несчастного говорит о том, что он искренне не понимает, чего от него хотят! В чём его вина, которая объявлена доказанной? Уби нихиль - нихиль!!*
– Вениамин, дорогой друг мой! Ты не заметил. Как нет вины? Вот ведь, записано с его слов: «каюсь, каюсь, я еретик…»
Ипсэ дикси*
– Любой разумный человек должен верить иному: Этиам иннокентис кодит мэнтири долор*
– Всё говорит о том, что ты не успел войти в курс дела, - мягко укорил товарища Иероним. - Иди назад в архив и отыщи параграф, который гласит: Юдэкс дамнатур кум нокенс абсольвитур*
– И после этого ты способен верить, что инквизиция занимается делом Божьим?
– Но разве ты сам в это не веришь?
– Инкредулюс оди*
Иероним помолчал, перебирая брошенные перед ним листы. Подумал. Потом негромко сказал:
– Я сам многого не понимаю. Ты помнишь, сколь малое время я на этой работе. Но вот что я прочитал в инструкциях, и ты сам это можешь прочесть: «Донос - это мистический акт провидения. Поэтому цель следствия - не проверка доноса, а добыча признания у обвиняемого».
– В таком случае, я должен сказать, что инквизиторы сами являются теми бесами, с которыми так усердно воюют.
– Совсем недавно я слышал то же самое мнение, - как- то криво усмехнувшись, сообщил приятелю Иероним.
– Где? От кого? - немедленно заинтересовался аббат.
Но инквизитор не отвечал. Он задумался о чём-то, помолчал - и поднял взгляд на Солейля.
– Должен заявить, - сказал он спокойно и твёрдо, - что для твоего возмущения есть причина. Но мне неясно: ты намерен просто повозмущаться, или готов открыто вступить в полемику о методах нашей работы?
– Готов открыто вступить и вступлю.
– Тогда… Будет разумно, если ты сжато и точно изложишь свои соображения письменно. Желательно - в нескольких экземплярах. Я согласен с тобой в том, что надо кое-что изменить.
– Иероним, - сказал вдруг проникновенно аббат, - я не привык вилять и лукавить. Поэтому заявляю тебе: у меня нет намерения изменить «кое-что». Я считаю, что всю святую инквизицию нужно упразднить. А руководителей её - предать суду. Поскольку она - орудие дьявола. И виновна в убийствах и истязаниях. Посмотри на протоколы, которые я принёс тебе. Это - не недосмотр, не случайность. Это - практика.
– Напиши, - твёрдо ответил Иероним, - всё сжато и точно! Если твои слова заставили задуматься меня, - то пусть они так подействуют и на прочих.
– Да, - ответил аббат, собирая и аккуратно складывая протоколы. - Я сейчас же сяду писать. Я пошлю сообщение Папе. Извини, если задел тебя своей несдержанностью.
– Пустяки, дорогой Солейль. Я и сам теперь вижу - есть отчего возмутиться.
– А нельзя, - аббат, уже стоя в дверях, просительно обернулся, - пока не придёт ответ Папы, нельзя ли на это время перестать мучить тех, кто на сегодняшний день арестован?
– Друг. Ты сам понимаешь, что такое распоряжение может отдать только Сальвадоре Вадар. Он скоро приедет, и мы оба - обещаю тебе - оба явимся к нему с этим вопросом. А пока - извини…
Аббат, сокрушённо покачав головой, вышел.
Иероним вскочил с кресла и заметался по кабинету, бормоча сам себе:
– О, как прав был тот, кто явился рогатой тенью! Этот Солейль чрезмерно опасен. «Упразднить и предать суду»! Да, его нужно убить. Где эти проклятые посланцы Вадара с их ядом? Сколько мне ещё ждать? Ведь аббат, очевидно, медлить не будет! Что если он вдруг выступит с проповедью, и эта проповедь
