Сказка скоро говорится, дело мешкотно творится
Давно это было. Меня тогда кликали не бабушка, а тетенька. Я в городе пристрастилась к малярному мастерству. Но о родной деревне тосковала.
Тут сорока на хвосте принесла вести, что директор нашей деревенской школы своими силами обновляет давно обветшалое школьное здание. Я стремглав полетела из города в деревню. Директор обрадовался мне, как майскому дню. Договорившись с ним, побежала смотреть школу.
Плотники перекрывали школьную крышу. А два мужичка, печные мастера, месили босыми ногами глину. И так-то потешно, подбоченясь, плясали друг перед другом. То опять кружатся, взявшись за руки.
Я спросила:
– Дядюшки хорошие, слышала я, что три печи подрядились вы сложить в три недели. Вряд ли вы успеете вовремя.
Они говорят:
– Нас не двое, а трое. Старший заболел: колени и локти покою не дают.
Я взяла на себя внутреннюю отделку: покрыть мелом потолки, стены, печи. Мел преподнесла наша речка: в половодье вымыла крутой берег. Объявился самородный мел. Этого мела мы наломали целый воз. Я с помощницею стала этот мел дробить, на ручных жерновах молоть, просеивать.
Сказка скоро говорится, дело мешкотно творится. Мел дробила, мел молола, мел сеяла. Тут в мелу и усну, недосуг нос утереть, три недели на это потратила.
Старухи меня жалеют:
– Ох, мастерица, ты как есть кукла белая глиняная. И личность на вершок оштукатурена. Давай мы тебя на речке отмоем.
– Завтра приходите.
А назавтра за мной из школы бегут:
– Тетенька, иди с печниками прощаться! Они сегодня домой уходят.
Я со всех ног по деревне лечу. Собаки с цепей рвутся, на меня лают, малые ребята со страху ревут.
Я в школу порог переступила. За столом директор сидит и два молодых мастера. А старый мастер, такой прекрасного вида старец, руками на клюшку оперся, в сторонке находится. Они меня увидели и покатились со смеху:
– Кто ты, статуй алебастровый? Человек ты или привидение?
Я их не слушаю, я мастерству дивлюсь: каждая печь как город возведена, а выглядит как игрушечка.
И кирпичики, и карнизы, и уголки – все слажено хитрым вымыслом.
И я ахнула от восхищения:
– Отсохни мои руки, если я это художество буду слепым мелом мазать!
Пречудный старик, старый мастер, подошел, обнял меня за плечи:
– Ты, дочка, сам истинная художница, но побелка необходима. Побелка будет свет дневной отражать, а в школе светлость – первое дело.
Я говорю:
– Если начальник какой прикатится, каким глазом взглянет!
Директор отозвался:
– Ответственный человек был. Вот оставил похвальный лист с благодарностью на имя каждого мастера. А вот здесь договоренные деньги сполна… Ты, старший мастер, первый расписывайся в получении.
На лицо старику будто туча накатилась:
– Шутить изволите, директор? Я сюда приходил заместо прогулки. Только два человека работали здесь. Они, как птички вокруг гнезда, сновали. Я на стуле сидел, палец о палец не колотил. Никакого касательства ни к деньгам, ни к похвалам не имею.
К старику прискочили два других мастера:
– Не гораздо твое слово, государь-дедушка. Мы у работы летали, как птички, потому что ног под собой не чуяли от радости. Веселились тому, что при нас находишься. Твоя личность силы придает. Твоего труда здесь большая половина, а ты и малую законную треть не признаешь. Или ты, государь-каменщик, не ведаешь, что все наше окружное сословие – и мастера и подмастерья, может, нас триста человек, – тебя знаем и тебя называем: ты наше угревное солнышко.
Лицо старика просветлело:
– Детища мои, вот это и есть мне самая великая награда! А денежная придача как полынь горька.
Я не стерпела этой преславной тяжбы, вышла на улицу и заплакала. Следом выбежал и директор, схватил железную клюшку и начал звонить в чугунную доску, что висела у крыльца школы.
На этот набат вышли три мастера, сбежалась толпой вся деревня. Директор статно и внятно обсказал весь спор каменщиков и закончил:
– Вы, честной народ, рассудите: вправе ли старший мастер отказываться от пая?
И весь деревенский люд вымолвил ясно, громогласно:
– Приговариваем тебя, государь мастер каменных дел, принять этот пай беззвучно. Возьми твою долю
