порошком (а может пастой, какая разница) в то время как на Родине – кошмар подумать! – мог бы показать всем им, кто он-таки есть. Как обычно, какие таинственные „они“ имеется ввиду – неведомо.
О неслыханном везении Арты Соломоновны судачила вся Москва. Ну, почти вся. Как бы то ни было, однажды к Арте явился камердинер Швачкина-Бобринского.
– Федор Иванович приглашает вас, сударыня, на профсоюзное собрание дворянского собрания. – В слове «собрание» противоборствовали советско-светские понятия. Но камердинеру это было невдомек. Что понятно.
– Пусть приглашает своего Николая Второго, – строго отрезала Арта Соломоновна и, припомнив что-то из школьных познаний, прибавила: – Палкина. Кровавого. – И захлопнула дверь.
Тем не менее, через несколько дней к Арте прибыло местное дворянское собрание в составе пяти человек, ведя под локотки самого своего вождя Федора Ивановича. Не пустить целую делегацию было уже невозможно, и небрежным кивком головы Арта пригласила их в большую из двух комнат, которую, надеясь на свой несостоявшийся аристократизм, уже успела переименовать в «гостиную». Хотя сесть не предложила.
– Уважаемая Арта Соломоновна, – начал Федор Иванович, опершись руками на спинку кресла, – мы пришли известить вас о новейших архивных изысканиях. Я все время чувствовал некую недостоверность вашего происхождения. Так вот: фамилия ваших предков не Протестер, а Воронцовы-Дашковы.
И Швачкин поведал подобалдевшей Арте душераздирающую историю. Род Воронцовых-Дашковых, как известно, один из знатнейших. Как так же известно, Екатерина Романовна Дашкова (впоследствии глава двух русских академий) была отважной сподвижницей будущей Екатерины Второй в деле насильственного скидывания с престола мужа, претендента на трон – царя Петра III. А вот сестра Екатерины Дашковой, Елизавета находилась с этим Петром в самых интимных, чтобы не сказать грубее, отношениях. Отчего восприняла действия сестры, как коварно-предательские. Точно также оценил поступок зарвавшейся родственницы еще один Дашков. Что неудивительно: стараниями Елизаветы он Петром был обласкан, а теперь впадал в немилость.
Родственник этот укрылся где-то в чащобах Сибири, заявив: «Постыдное предательство Екатерины опозорило имя Дашковых. Я отказываюсь от своей фамилии в знак протеста».
Императрица Екатерина Алексеевна, как, вообще, свойственно руководителям, да еще общегосударственного масштаба, таких дерзостей не терпела. И велела наказать бунтовщика самой страшной карой.
– Объявите его евреем. Не нравится фамилия Дашков? Протестует? Пусть отныне зовется Протестер.
Все эти ошеломляющие сведения стали Федору Ивановичу досконально известными. Ведь он, как Бобринский, сам находился в родстве с Великой императрицей. Потому был допущен к тайным семейным архивам. Что следовало из его рассказа. Так что Федор Иванович мог с уверенностью констатировать:
– Вы, Арта Соломоновна, пали жертвой дворцовых интриг.
– Это, как раз, они умеют, – согласилась Арта. И простила Федора Ивановича. И была тут же провозглашена членом дворянского собрания. Причем еще и почетным.
То, что изложенная легенда родилась в трезвом уме Федора Ивановича, он, разумеется, от соратников скрыл. Как и то обстоятельство, что новорожденные миллионы Арты Соломоновны были для святого дела местного отделения куда важнее, чем ничего не значащая национальная принадлежность почетной дворянки.
Но это не финал истории. Через какой-то срок выяснилось, что найдено завещание господина Протестера Хайме в пользу затерянного в горах католического монастыря. Ибо тайно от общества Протестер принял католичество. В чем его убедила настоятельница указанного монастыря, скрасившая последние годы Хайме прелестями своей безбожной племянницы. Значит – Арте фиг?
Горше всех было Федору Ивановичу: деньги ушли, легенда осталась. И не одна легенда. Осталось дворянское сообщество, оскверненное почетным членством какой-то Соломоновны. А обратного пути нет. Итак Арта Соломоновна пребывала в дворянстве и поныне.
Лиля моя про это ничего не знала. Это Арта Левке поколась…
Далее. Марго. Ну она старенькая совсем, болезненная. Как известила меня Светка.
О, вот! Соловых. Подобострастный служитель Швачкинского заведения. Именно он уже многожды в постсоветские времена не сходил с телеэкранов, трепеща то от гнева, то от боли за родимый народ. Даже основал собственную партию «Патриот Родины». То обстоятельство, что слово «патриот» само уже содержало в себе присутствие этой самой Родины, Соловых, видимо, не смущало. Что для филолога, согласитесь, по меньшей мере, странно. Но в то же время не патриот какого-то иллюзорного понятия, а, именно родины. Четко и доступно массам.
Политическая платформа «Патриота Родины» шаталась то вправо, то влево, подобно интеллигенту, бредущему домой с хорошего будуна: времена-то тоже менялись, шатаясь. Впрочем, будем честны: программы почти всех партий, невзирая на вектор принадлежности, содержали примерно, одинаковый набор посулов народному благу. Разнясь лишь стилистикой, от изысканной философичности, до незатейливости плаката. Так что перманентное нахождение господина-товарища Соловых – в рядах трибунов было закономерно.
Далее, Кучинский. Вот с кем времена обошлись безжалостно! Хотя… Кому, скажите, в наше, как говорится, непростое время сдалось какие-то там средневековые французские поэты? Тут своих-то всех, нынешних не упомнишь. Правда, в эти времена Дмитрий Леонтьевич был избран членом множества зарубежных академий, а французы даже наградили почетным орденом. Разумеется, предлагая работу в их Париже. Но непрактичный Кучинский остался в Москве, строча свои бесполезные для политического, а также экономического подъема страны, книжки. Говорят, бедствует. Впрочем, в самое последнее время книжки эти стали издавать в России.
Теперь – главный персонаж: Ирина Бекетова. Она-таки, как ни странно, вышла замуж за Соконина, ныне возглавившего телеканал, специализирующийся на жизни животных. Из программ канала можно было извлечь: Иван лично мотается по самым экзотическим дебрям глобуса, упоенно воспевая не только «скорпионов для души», но и всех, кто не попадал под разряд «homo».
О свадьбе Бекетовой и Соконина долго судачили все СМИ, как электронные, так и печатные. Однако дальше – тишина. Ирина ревниво оберегала от масс подробности семейной жизни. Говорила: Соконину такой шум претит. Тем более, что соединила супругов общая беда, учиненная некогда Швачкиным.
Сама же Ирина достигла мировой известности. Как и мировых богатств: виллы на Лазурном, Пурпурном, Жемчужном и прочих побережьях. Своя яхта, свой самолет. Словом, все, что теперь положено звездам и олигархам.
Сделать же Ирину главным персонажем доронинского документального фильма меня побуждала совсем не надежда на щедрое вознаграждение.
Это было как бы, Лилиным завещанием. В работе Лиля моя была человеком крайне щепетильным. Даже меня всегда корила, когда я брался сочинить что-нибудь про трудовые успехи советского человека или про дальновидность нашей дипломатии. Да, было со мной такое. Нужны деньги, чтобы закончить книжку «для души» как у соконинского скорпиона, и я брался. Лиля – никогда. Так как же вышло, что она согласилась воспевать богачку, когда люди вокруг, и мы в том числе, бедствовали?
А дело в том, что Лиля разузнала, именно разузнала, что Ирина делала тайно: тратила огромные деньги на детские дома, оснащение медицинских учреждений и прочее, и прочее. В том числе и на помощь тем, кто попадал в беду. Чем, кстати многие «бедствующие» беззастенчиво пользовались. Такой Ирина была всегда, еще во времена написания мной «Светки». И идея Лилиной книжки в том и состояла: не богатые страшны, а их мораль. И деньги сами по себе не обязательно оскопляют людскую душу. А могут и помочь этой душе служить людскому благу.
Звучит данный постулат не больно-то ново и с затертой помпезностью. Но не для Лили. Такая уж была.
В правильности Лилиных намерений меня убедила и Светка.
Пухлые ковры, с вкрадчивостью попечителя богоугодных заведений, сглатывали коробяший слух гомон шагов пришельца. Младенческая пухлость кресел обнимала туловище желающих погрузиться в них. У дальней от входа стены примостилось сооружение, смахивающее на стойку бара.
