Море влекло также и некоторых незамужних дам и молодых женщин из района вилл; мужчины пренебрегали ими, поэтому они набросились на странные развлечения. Они обзавелись плотно облегающими фигуру костюмами и находили удовольствие в том, чтобы становиться друг перед другом навытяжку, подчиняться командиру и проявлять послушание. Они называли себя «женщинами-моряками» и составили корпус готовых ринуться в бой «морских дев», которые стреляли из пистолета, тренировались в боксе и джиу-джитсу, выворачивали друг другу руки и подставляли своим соратницам фонари и шишки. Подтянутые и стройные, маршировали они в гавани под звуки барабана и сирены, учились грести на военных шлюпках, конопатить щели и управляться с канатом.
Мужской отряд морских ополченцев также рыскал на катере в фиордах и проливах под командой не подверженного морской болезни командира. Однако после завтрака рулевое управление катера почему-то начинало сдавать, и огромным пароходам-паромам, которые перевозили гражданских лиц с берега на берег, стоило большого труда не раздавить шнырявший у них под носом катер ополченцев. Вот как влекло их море!
Море, которое омывало эту страну и теперь являлось заливом Атлантического океана, всегда вдохновляло поэтов. Они сидели в глубине страны, вознося хвалы морю. Тщедушные и холеные господа писали изящные строфы о соленой воде, дегте, просмоленных «морских волках» и оргиях пьяных матросов в портах.
Даже король этой страны, когда зачитывал свои короткие речи, и то всегда говорил о себе: «Мы, моряки»; а с его интересной, как у заправского моряка, татуировки, которую ему насекли на руках, груди и спине, были сняты фотографии. Помещенные в американских еженедельных журналах, эти фотографии создали ему на Западе славу короля-моряка, подобного царю Алкиною[61] .
Море влекло к себе также и торговца коврами Ульмуса. Ему принадлежали три красивых моторных катера, причем один из них прежде был быстроходным военным катером и мог развивать гораздо большую скорость, чем суда таможенного ведомства. Чтобы с точностью определить расстояние между моторным катером Ульмуса и таможенными судами, на нем было установлено очень хитроумное приспособление — измеритель расстояния, настоящее чудо оптики. Раньше этот прибор принадлежал немецкому военному флоту, но впоследствии как военный трофей очутился в «Ярде». Один из полицейских адвокатов благосклонно передал его оптовику Ульмусу, который высказал сожаление, что не имеет подобного прибора. Многие из самых роскошных ковров Ульмуса прибыли в страну морским путем. И днем и ночью бороздили его суда морское пространство и доставляли ему драгоценные грузы, каких никогда не видывал глаз таможенника. Иногда друзья Ульмуса из «Ярда» принимали участие в его увеселительных морских прогулках, и часто бывало, что инспектора или комиссар полиции не знали, в какой город они прибыли, когда после морского завтрака их доставляли на берег; приходилось добывать в «Ярде» трезвых шоферов, чтобы надежным способом отправить полицейские машины по домам.
Море влечет к себе… В одно тихое ясное утро отправились в поездку на катере «Анна» торговый агент Микаэль и его друг моряк Джонсон. Катером управлял шкипер Йоханиес Скэр. Это был маленький и молчаливый человек совершенно другого типа, чем шкиперы с Севера и с Юга, которых воспевают поэты, кто стаканами пьет ром и весело помахивает вымбовкой. Когда Микаэль с Джонсоном пили перед отъездом пиво в кафе «Шлюз», шкипер Скэр потребовал за свои услуги только суррогатного кофе с мягким хлебом. Молча, с испуганным видом обмакивал он булку в кофе. Официант, который обслуживал этих трех господ, показал потом, что вид у них был не очень веселый.
Микаэль не принадлежал к числу людей, которых влечет море. Все свои дела он всегда вершил на суше. Во время войны его хозяином была немецкая сыскная полиция; потом он перекинулся в такие отрасли, как торговля бриллиантами и золотыми слитками, и заключал торговые сделки в долларах, работая бок о бок с торговцем коврами Ульмусом и дипломатами одной дружески настроенной страны. Джонсон, напротив, привык качаться на волнах. Он совершал регулярные рейсы в Киль в ту пору, когда был затруднен ввоз многих нужных для страны товаров, и привозил часы, оправу для очков, фотографические аппараты и редкие оптические приборы, которые можно было потом купить только в магазине «Фотокамера». Для Джонсона морская поездка была привычным делом, однако он с некоторым сомнением посматривал на тщедушного маленького шкипера, который макал булку в кофе, щадя свои скверные зубы.
В изумительную ясную погоду катер «Анна» вышел в море, имея на борту трех молчаливых пассажиров. В прозрачном воздухе прямыми столбами поднимался в небо дым из фабричных труб Южной гавани. За катером с криками носились чайки; женщины-моряки с пением отчаливали от берега на весельных лодках. В узких лодках проплывали мимо академические гребцы под выкрики рулевого: «Раз-два! Раз-два!» Высоко в синеве неба упражнялся американский истребитель, оставляя позади себя светлую тонкую полоску и издавая глухое рычание, подобное далеким раскатам грома. В воздухе пахло водорослями, нефтью и свежей краской.
Из квартиры фру Беаты Лэвквист, с высоты седьмого этажа, открывался вид на гавань и море. Однако в ее спальне не пахло соленой водой или водорослями, а разносился чудесный запах крепкого кофе и свежеиспеченных булочек. У Беаты был гость, и хорошенькая горничная принесла тяжелый серебряный кофейник. Она налила кофе в маленькие потешные золоченые чашечки стиля ампир, которые в последние годы вошли в моду и продавались по высокой цене. Гостем фру Беаты был пожилой джентльмен в полосатой пижаме и золотых очках, он явился к ней накануне вечером, чтобы поговорить о делах; зная, однако, о свободном образе мыслей хозяйки, он уложил в свой портфель вместе с документами ночную пижаму и туалетный прибор. Крепкий кофе прекрасно освежил его после сна, но все же рука, в которой он держал чашку, слегка дрожала, и несколько капель кофе упало на простыню.
— Может, ты хотел бы пропустить маленькую рюмочку натощак, мое сокровище? — спросила фру Лэвквист.
— Боже избави! Не хочу, спасибо! — ответил гость.
— А я, пожалуй, выпью чуточку виски, — сказала Беата горничной. — И, пожалуйста, сигарет! Хочешь курить, мой золотой?
— Курить в постели — дурная привычка, — изрек гость.
— О, ты ведь такой милый и аккуратный! — воскликнула хозяйка.
— Известная аккуратность всегда необходима, — сообщил господин.
— Да, именно известная аккуратность. Вот это самое приятное в тебе!
— Как ты думаешь, девушка узнала меня? — спросил гость, когда они остались одни.
— Ну конечно. По снимкам в газетах и «Иллюстрированном журнале».
— Вообще это большая ошибка — допускать прислугу в спальную комнату, прежде чем люди встали.
— А какой черт тогда напоил бы тебя кофе, мое сокровище?
— Да, По-видимому, тут ничего не поделаешь! — И гость устало откинулся на подушки.
Вскоре после того, как горничная вышла, в комнату пробрался маленький черный шотландский терьер фру Беаты; он забавно прыгнул на постель и начал лакать сливки из молочника, который стоял на подносе посередине кровати. Маленький красный язычок терьера мелькал сквозь длинную черную шерсть.
— Правда, он очень милый?
— Очаровательный! А он кусается?
— Нет! Ты ведь никого не кусаешь, правда, миленький Дин? — сказала фру Беата и поцеловала собаку в заросшую волосами морду.
— А у него нет ленточных глистов? — спросил гость.
— Фу, какой он у нас глупый! — сказала хозяйка собаке. — Не обращай внимания на то, что говорит этот глупый ребенок. Хорошо, миленький Дин?
— Его зовут Джин?
— Нет, Дин. В честь одного американца, который носит усы. А следующей собаке я дам имя Айк. Мне хочется пуделя. Шотландские собаки теперь не в моде.
Гость спокойно лежал на постели и рассматривал картину, которая висела у него в ногах. На картине были изображены какие-то абстрактные фигуры, напоминающие по форме не то двойную почку, не то еще что-то. Обозреватель газеты «Дагбладет» по вопросам искусства расхвалил эту картину, заявив, что она
