— Нет, нет. Мы не такие, господин Эневольдсен! Мы — датчане. Мы не хотим зла землякам. Мы живем в грустное время, но мы переживем его легче, если все истинные датчане будут помогать друг другу.
Якоб не ответил.
— Мы ведь знаем, что немцы, слава богу, не выиграют войну, — сказал сыщик.
Собака последовала за Петрой и Хансеном.
— Я вижу, это сучка, — констатировал друг животных. — Сучки гораздо умнее кобелей. И преданнее. Ну, идешь с нами, Проп?
— Живут ли у вас посторонние? — спросил Тюгесен.
— Нет.
— Вы здесь с женой одни?
— Да.
— У вас никто никогда здесь не жил? Я хочу сказать, не бывают ли у вас гости?
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Давайте будем откровенны друг с другом, господин Эневольдсен. Я спрашиваю потому, что мы хотим поговорить с вашим товарищем по партии Оскаром Поульсеном. Разве он не живет у вас?
— Нет.
— Но он жил у вас?
— Нет.
— И вы не знаете, где он находится?
— Нет.
— Поульсен не преступник, — сказал сыщик, — Его не разыскивают за нарушение закона. Ни в чем не обвиняют. Он может спокойно жить у вас, господин Эневольдсен. Никто вам за это ничего не сделает.
— Вот как.
— Да. Обычное дело — дать приют другу пли товарищу. Это ваше полное право.
— Но если вы найдете Оскара Поульсена в моем доме, вы его арестуете?
— Мы попросим его последовать за нами. Но вы ничуть не пострадаете от того, что он жил у вас.
— А по какому параграфу закона вы его арестуете, если его не обвиняют в нарушении закона? — спросил Якоб и выдохнул дым в лицо сыщику.
— Честно говоря, господин Эневольдсен, такого параграфа нет. Нет никаких юридических оснований для задержания некоторых членов коммунистической партии. Я говорю это вполне честно. Дело идет о вынужденной мере, дабы избежать худшего.
— Чего вы хотите избежать?
— Мы хотим избежать того, чтобы немцы взяли дело в свои руки. Если немцы возьмутся за коммунистов, то полетят головы.
— А вы думаете, немцы знают Оскара Поульсена?
— Если бы немцы занялись этим делом, вы, господин Эневольдсен, не жили бы свободным человеком в вашем прелестном доме! Это вы прекрасно знаете.
— А что немцы знают о моем доме?
— Если удалось ограничиться арестом сравнительно небольшого числа активных коммунистов, то только потому, что контроль в руках датских властей. Задержанные находятся под защитой датского правительства. Правда, это сделано в нарушение некоторых правовых норм, но исключительно в интересах датских коммунистов.
— Я ничего не смыслю в работе полиции, — сказал Якоб Эневольдсен. — Я не знаю, как вы выясняете, кто коммунист, а кто не коммунист. А немцам, должно быть, еще труднее узнать, каково политическое лицо того или иного датчанина и за кого он голосовал на последних выборах.
— Дорогой господин Эневольдсен. Вы сидите здесь, как свободный человек, и беседуете со мной. Вы можете сказать мне все, что вам угодно. Вы можете критиковать полицию и власти, если пожелаете. Но неужели вы не понимаете, что вы на свободе и в своем доме исключительно благодаря заботе полиции? Ведь вы — один из многих коммунистов, кого мы смогли пощадить.
— Дорогой господин полицейский, а из чего вы заключаете, что я коммунист?
— Перестаньте, господин Эневольдсен! Мы знаем, что вы коммунист. Но мы не приняли никаких мер против вас, и мне кажется, вам следовало бы помнить об этом.
— А почем вы знаете, что я не член партии «венстре»?
— Вы отрицаете, что вы коммунист?
— Нет, не отрицаю. Но откуда вы это знаете? Я с таким же успехом мог быть консерватором или социал-демократом.
— Но вы все-таки коммунист!
— Да. Но об этом я не сообщал ни немцам, ни полиции.
Якоб выбил трубку, и сыщик поспешно вынул пачку сигарет. У него болела голова и шумело в ушах от дыма жженого желтоглава.
— Разрешите предложить вам сигарету, господин Эневольдсен?
— Нет, благодарю. Я предпочитаю курить свою трубку, — сказал Якоб, поднимаясь с места.
Он вынул из шкафа большую коробку с табаком из зкелтоглава и стал тщательно набивать свою старую видавшую виды трубку. Сыщик наблюдал за ним с беспокойством.
— Извините, что это вы курите?
— Табачную смесь собственного изготовления, — ответил Якоб, выпуская дым, — Прекрасный табак. Если у вас есть трубка, можете попробовать.
— Нет, спасибо.
— Очень любопытно. Оказывается, полиции известны политические взгляды частных лиц, — медленно заговорил Якоб. — Я иду на выборы, беру бюллетень, удаляюсь в закрытую комнату и ставлю на нем крестик. Кладу бюллетень в конверт и опускаю в запечатанный ящик. Ни немцы, ни датчане не видели, за кого я голосую. По этой причине мне нечего бояться немцев. Вы ведь тоже за кого-нибудь голосуете, господин полицейский?
— Сержант, — поправил Тюгесен.
— Извините, господин сержант! У вас ведь тоже есть политические взгляды? Я не знаю, кто вы — консерватор, социал-демократ или нацист. Я не знаю, за кого вы голосуете. Но мне кажется странным, что вы так точно знаете, за кого голосую я.
Сыщик поднялся с дивана и вышел из дымовой завесы.
— Я не понимаю, чего вы добиваетесь? Вы же сами признались, что вы коммунист.
— Видимо, существует очень широкая сеть шпионажа, если вы так хорошо осведомлены о политических взглядах частных лиц. Вы приходите сюда и спрашиваете об Оскаре Поульсене. Откуда вам известно, что я с ним знаком?
— В таком маленьком местечке все коммунисты, очевидно, знают друг друга.
— А откуда вы знаете, что Оскар Поульсен коммунист?
— Оскар Поульсен подвергался наказанию. В полиции имеется его анкета.
— И в анкете написано, что он коммунист?
— Поульсена наказывали за участие в военных действиях на стороне иностранного государства. Он участвовал добровольцем в гражданской войне в Испании. А добровольцами в Испании были коммунисты.
— Нет. Там были и другие честные люди, помогавшие законному испанскому правительству в борьбе с фашистами.
— Это были коммунисты и сочувствующие коммунистам.
— И за это их наказывали?
— Нет. Их наказывали за то, что они были на военной службе за границей.
— Но ведь были и такие люди, которые участвовали в финской войне два года назад. Я не слышал, чтобы их наказывали.
— Дорогой господин Эневольдсен, я пришел сюда не для того, чтобы беседовать с вами о политике. Я пришел узнать, где находится Оскар Поульсен.
Якоб задумался. Затем решительно сказал:
