— Проехали Фреденсборг. Все в порядке,
— Проехали холм Эндруп.
— Вторая машина проходит холм Эндруп.
Появляется озеро Эсром, большое и блестящее, как фьорд. По другую сторону озера темной стеной встал лес Грибскоу, а за лесом — голубые холмы.
— Проехали Кобэккен, — сообщает радиотелефонист.
— Посмотрите, две цапли! — восклицает Торбен Магнуссен.
— Это цапли? Я никогда их раньше не видел, — говорит один из копенгагенцев.
— Какие они красивые, правда? — восторгается старший учитель. — Скоро приедем.
— Проехали холм Йонструп.
На востоке расстилается плодородная равнина, покрытая пышной растительностью. Низкие луга и рыжие телята, болота, поля, зеленые холмы, тополя, маленькие белые домики, а вдалеке голубоватый лес.
Это Тикёб с церковью и мельницей. Кортеж проезжает мимо кабачка, где старший учитель Магнуссен когда-то ел жареную сельдь и играл с хозяином в кегли. Школьники молча глядят на зловещую вереницу автомобилей и автобусов, на вооруженных винтовками полицейских. Машины с шумом мчатся между маленькими Домами.
— Проехали Дале Корсвей. Все в порядке.
Красные бараки лагеря Хорсерёд почти пе видны из-за елей и берез. Лес со всех сторон. Машины сворачивают с дороги. Группа надзирателей стоит у ограды из колючей проволоки, готовая принять гостей.
Как странно снова почувствовать землю под ногами, ведь они так долго ходили только по цементу. Воздух необычайно свеж. Пахнет хвоей, землей, грибами.
Заключенных выстраивают на открытой площадке между двумя бараками и пересчитывают. Высокий полицейский в форме и маленький человек в нелепом клетчатом костюме разглядывают заключенных. Маленький — начальник концентрационного лагеря, тюремный инспектор Фредерик Антониус Хеннингсен.
Перекличка окончена. Маленький человечек приподнимается на носки и проходит перед шеренгой заключенных. Они смотрят на него с изумлением. Он останавливается, выпячивает грудь и поднимает руку в знак того, что хочет произнести речь. В ту же минуту Мадс Рам выходит из строя, подходит к человечку и громко говорит:
— Здорово, Хеннингсен! Тебя тоже посадили! Вот уж не думал.
Человечек в бешенстве разевает рот и таращит глаза.
— Обращаю ваше внимание на то, что здесь командую я. Идите на место.
Речь не состоялась. Заключенные громко хохочут. Даже лагерные надзиратели улыбаются. Высокий полицейский окидывает всех яростным взглядом.
— Отведите их в столовую, сержант! — кричит инспектор Хеннингсен.
Позже в бараке-столовой маленький инспектор наконец. получает возможность произнести свою приветственную речь.
— Ставлю вас сразу же в известность, что в лагере должна царить дисциплина. Вы обязаны проявлять полное послушание! Мы не потерпим никаких нарушений!
Он с удивлением видит, что заключенные смеются.
— Попытки учинить беспорядок будут подавляться железной рукой! Правительство требует, чтобы в лагере был порядок. Политическая агитация строго запрещается!
Заключенные терпеливо слушают речь инспектора и сочувственно улыбаются.
— Вы будете работать! — провозглашает инспектор Хеннингсен. — Лагерь должен быть приведен в порядок. Бараки надо отремонтировать. Среди вас есть рабочие, вы будете ремонтировать здания.
Мартин Ольсен прерывает его:
— А как с оплатой?
— Никакой оплаты на руки, — отвечает инспектор. — Но возможно, что на ваш счет запишут крону или две в день.
— Тогда заявляю вам, что мы не намерены сбивать заработок здешним рабочим. Мы с удовольствием будем работать, но не за гроши.
Большинство заключенных коммунистов — организованные рабочие. Среди них профсоюзные уполномоченные и председатели профкомов. Это зрелые, опытные люди, закаленные в политической и профсоюзной борьбе. Их не запугаешь. Они чуть-чуть улыбаются друг другу и чудаку, который говорит им о дисциплине, послушании и принудительном труде. Кое-кто из них испытывает даже жалость к маленькому человечку.
Инспектор заканчивает свою речь перечислением правил.
По дороге из столовой он останавливается около адвоката Рама и тихо говорит ему:
— Я должен обратить ваше внимание на два обстоятельства. Во-первых, я начальник лагеря и поэтому вы обязаны говорить мне «вы». Во-вторых, каждый не подчиняющийся дисциплине лагеря будет отправлен обратно в тюрьму Вестре!
Мадс Рам добродушно смотрит на маленького человечка, но не отвечает. Позже, поговорив с товарищами, он через надзирателя требует свидания с инспектором.
Немного погодя его отводят в контору инспектора, где коротышка ожидает его вместе с высоким полицейским.
— Будьте любезны отослать полицейского, — говорит Мадс. — Я хочу поговорить с вами с глазу на глаз.
Инспектор колеблется. Потом приказывает полицейскому выйти.
— Ну?
— Я пришел дать вам добрый совет, — начинает адвокат Рам. — Если вы будете продолжать так, как начали сегодня, вам с работой не справиться. Никто не потерпит такого тона, каким вы говорили сегодня с нами. Нас держат здесь вопреки закону. Мы не уголовники. Запомните это!
— Я обойдусь без вашей любезной помощи, — говорит Хеннингсен и пытается изобразить ироническую улыбку.
— Вы пожалеете, если не последуете моему совету. Я даю вам его ради нашего старого знакомства.
— Да?
— Если вы ограничитесь административными функциями, а все остальное в пределах колючей проволоки предоставите нам, дело пойдет. Мы не враги себе. И мы не хотим ссоры. Но если вы будете вмешиваться в наши внутренние дела, если вы сочтете, что можете командовать нами, то рано или поздно сломаете себе шею.
Начальник лагеря Фредерик Антониус Хеннингсен встает, приподнимается на цыпочки и изображает мину презрительного высокомерия.
— Командую здесь я. Ваше заключение вполне законно. На этот счет принят специальный закон, и вы это прекрасно знаете. Так что с юридической стороны все в порядке. Вскоре вам учинят допрос и вы предстанете перед судом. А пока вы здесь, командую вами я, и я требую безоговорочного послушания. Я обойдусь без ваших советов. Больше нам говорить не о чем.
61
Суд заседал в лагере Хорсерёд…
Параграф закона о суде над заключенными коммунистами выполнялся два месяца спустя после их ареста.
Назначенный судья городского суда Сигурд Свенсен прибыл вместе с государственным прокурором по особым делам и специально назначенным защитником, и заседание копенгагенского суда открылось в
