— Ерунда. Они ничего не понимают.
Она поднялась и закончила громко:
В ответ зааплодировали все, кто был в буфете.
— Вот видите? Любимица публики, — сказала Вера Шумову и пошла к выходу.
У дверей за столиком сидел, видимо очень пьяный, офицер в морской форме. Кажется, он один не хлопал Вере, уткнувшись лицом в ладони. Вера подошла к моряку и тронула его за подбородок:
Вокруг смеялись и аплодировали.
Среди смеявшихся был и Лаврентьев.
В день начала съемок он встретил в гостиничном холле молодую актрису. Она успела загореть, а вернее, порозоветь на жарком южном солнце, выглядела прекрасно, но немного смущенно.
— Вы не представляете, что со мной произошло!
— Что же?
— Я проспала первый съемочный день. Это ужасно.
— Вам попадет?
— Не знаю. Я-то сама не снимаюсь. Но проявить такое пренебрежение?! Нет, это, конечно, непростительно. А может быть, они не заметят, что меня нет, а? — спросила она с надеждой. — У них ведь там суматоха!
Лаврентьев улыбнулся:
— Может быть, еще не поздно появиться на съемке?
— Я думала об этом. Но боюсь. Лучше уж больной сказаться. Мигрень, а? От солнца.
Лаврентьев оглядел ее и покачал головой:
— Откровенно говоря, вы мало похожи на больную.
Она вздохнула:
— Я знаю. В этом мое несчастье. Все считают меня здоровой, веселой…
— А разве это не так?
— Ну, здоровье — дело преходящее, — заявила она философски. — Сегодня здорова, а завтра… У нас одна девочка на курсе от саркомы умерла.
Однако в голосе актрисы звучала наивная убежденность юности в том, что несчастья происходят только с другими.
— Зато в веселости вам не откажешь, — усмехнулся Лаврентьев.
— И вы так думаете? Ого-го! Если бы! Я просто виду не подаю, когда мне туго. Зачем нюнить?
— Это верно.
— Но репутация вечно жизнерадостной идиотки тоже не блеск. Актриса должна быть загадочной. «Всегда грустна, всегда красива».
— Откуда это?
— Из «Советского экрана». Но не обо мне.
— Напишут когда-нибудь и о вас.
— Пусть попробуют не написать! Но что же мне делать сегодня? Послушайте, а вы опять в главк?
— Нет, главк на переучете.
— Чудесно. Поедемте на съемки!
— Но я-то какое отношение имею?
— Вы представительный, мужественный и все такое. Поедемте. А то сама я трушу. Можно сказать, что вы мой дядя я и вас совершенно случайно встретила в городе…
— Не нужно. Я знаком с вашим режиссером.
— Знакомы?!
— Мы живем в соседних номерах.
— Вот здорово! Ну какая я везучая!
— Как вас зовут, кстати?
— Дядюшка! Нехорошо! Нельзя забывать близких родственников. Неужели вы не помните маленькую Мариночку, которой показывали страшную козу? — произнесла она, а вернее, сыграла крошечную роль.
— Маленькая Мариночка очень выросла.
— Как летит время! Ай-я-яй! Она тоже забыла старого дядю.
— Меня зовут Владимир Сергеевич.
— Я очень рада.
И она шутливо присела, взявшись пальцами за край короткой юбки.
Они поехали троллейбусом, не переполненным в этот час, когда утренний «пик» уже миновал. У здания театра тоже наступило затишье. Работа сосредоточилась внутри, и лишь немногие любопытные прохожие останавливались, чтобы узнать, что за машины стоят на площади и почему протянулись от них в театр черные змеи электрокабелей.
Милиционер у входа сказал строго:
— Нельзя, товарищи. Кино снимают.
— А мы из киногруппы, — ответила Марина, но милиционер смотрел на Лаврентьева, и ему пришлось подтвердить:
— Да, девушка снимается в картине.
— Вот видите, — шепнула Марина, когда они вошли в фойе, — я же говорила, что без вас мне нельзя.
Но тут двери из зрительного зала распахнулись, и у Лаврентьева сжалось сердце: навстречу шли люди в мундирах с эсэсовскими «молниями» на воротниках. Люди эти были ряжеными, и он знал это, но на кратчайшее мгновение тень прошлого упала на него, и пахнуло холодом.
— Что с вами? — спросила Марина.
— Ничего.
— Вы куда-то уходите. В себя. Как тогда, в самолете…
— Ничего, — повторил он.
Он уже увидел Сергея Константиновича, окончательно пришедшего в себя и с удовлетворением говорившего Генриху:
— По-моему, третий дубль получился.
— Экран покажет, — отвечал Генрих в своей манере, но заметно было, что он согласен с режиссером.
— А… И вы к нам? — ничуть не удивился Сергей Константинович появлению Лаврентьева. — Прошу в наш вертеп.
Он протянул Лаврентьеву руку, а Марину просто не заметил, полагая, что она в театре с самого утра.
— Кажется, я опоздал?
