с эскадроном Красной Армии. Авось не пропаду и вернусь с победой».
…День и другой шел эскадрон. Останавливались, пасли на лужайках коней, поили в ручьях. Кавалеристы приносили в котелках пшенную кашу, курили едкий самосад, иногда пели. А Севка лежал, закопавшись в сено, ничего не видел, но все слышал. Судороги сводили его голодный живот.
Наконец не выдержал — вылез. Был вечер. В небе светились звезды. Невдалеке паслись стреноженные кони. У костров сидели кавалеристы, ели дымящуюся кашу.
— Хлеб да соль! — подошел Севка к одному из костров.
— Едим, да свой! — ответил пожилой обозный, приглядываясь. — Постой-ка, ты почему в расположении эскадрона находишься? Айда к командиру, товарищу Реброву.
Командир сидел на своей черной бурке, опершись спиной о седло, переобувался. У ног — широкий кавалерийский ремень, шашка в ножнах и маузер в деревянной кобуре.
— Парнишка приблудный! — доложил ездовой. — Тайком с обозом следует.
Командир посмотрел сурово:
— В эскадроне, да еще тайком. Выходит, ты, приятель, не иначе как военный шпион.
— Что вы, товарищ командир! — взмолился Севка. — Не сойти мне с этого места… Спросите у кузнеца дяди Архипа…
— У дяди Архипа? А не тот ли ты хлопчик, который моему Бурьяну на левую заднюю подкову подарил?
— Тот самый! Севастьяном звать. А фамилия — Снетков.
— Садись! — приказал командир. — Каши Снеткову!
Подали котелок, деревянную ложку. Севка уселся на край командирской бурки, чуть отодвинув шашку, глянул на конвойного, который его привел. Тот, потоптавшись, вернулся к своему костру.
Насытившись, Севка аккуратно облизал ложку, поблагодарил:
— Спасибо, дядя!
— На здоровье! А теперь расскажи, как думаешь домой добираться. Ведь отмахали мы за эти дни верст полтораста.
— Домой? — вздохнул Севка. — К бабке? Она и сама-то голодная-преголодная. А тут еще я. Домой мне никак нельзя, дядя. Вот если б вы в эскадрон взяли. Не глядите, что мал, мне уже четырнадцатый, — прибавил он себе целый год. — Могу при санчасти состоять или при кузнице с дядей Архипом. А если что — из пулемета тоже…
— Можешь из пулемета?
— Смогу! Пулеметчик Дроздов сколько раз при мне разбирал своего «максимку» до винтика. И ничего в нем хитрого, в пулемете.
Подумал, помолчал эскадронный.
— Писаря ко мне! — приказал.
Явился писарь, козырнул, звякнул шпорами.
— Зачислить товарища Снеткова на котловое довольствие! Пока будет при кухне, а там увидим.
Вот как повернулась Севкина жизнь. Хоть без коня, без шашки, да все равно он теперь боец! А со временем добудет и коня.
Быстрый, неутомимый парнишка приглянулся всем. Кашевар, дядя Андрей, не скупился на похвалы:
— Огонь, не парень! Вихрь! Одно плохо — разут. Надо ему каку-никаку обувку справить, а то виду нет — шпоры не к чему прицепить.
И справил: где-то в деревне выменял у старика на алюминиевую собственного литья ложку пару новеньких пеньковых лаптей.
— Обувайся! — приказал. — Для лета — легки, для зимы теплы. Не у каждого взводного такая шикарная обувка имеется. Видел, в чем воюют?
— Как не видеть, — ответил Севка. — У кого опорки, у кого калоши.
Кавалерия может воевать и в конном, и в пешем строю. Но в пешем она теряет главное свое преимущество — подвижность. Потому-то эскадрон, в котором служил Севка, часто перебрасывали, придавая его пехотным полкам — для прорыва, для выхода на фланги, а то и в тыл противника. И хоть Севка в боях пока не участвовал, все же многое успел повидать и понять.
Дядя Андрей поучал:
— Главное — тыл, это уж завсегда. Фронт на нем, как дом на фундаменте. Наш эскадрон, к примеру, ходит сейчас по тылам противника. Через то у беляков дрожь в коленках и несварение желудка — не знают, где мы их лишь куснем для виду, а где под корень вдарим.
Засыпав две горсти соли и размешав в котле, кашевар продолжал, снизив голос:
— Беспременно вдарим! По всем приметам, не сегодня-завтра.
Предчувствие не обмануло старого бойца. В ночь Ребров перебросил эскадрон к небольшому селу, укрыл в роще и послал разведку.
— В гарнизоне от силы рота! — доложил старший разведки. — И, видать, нас не ждут. Вооружение не так чтобы шибкое: артиллерии — ноль, а пулеметов, по видимости, один — на колокольне. Если с наскоку…
— С наскоку петухи дерутся, — осадил разведчика эскадронный. — Сколько же пулеметов, если не «по видимости»?
— Один, должно быть, — развел руками разведчик. — Они тоже не дураки показывать.
К рассвету второй и третий взводы перешли подмерзшее болотце и затаились в овраге. Первому взводу приказано спешиться и идти на село в лоб — для маскировки.
Севка видел, как из рощи выскользнула цепь первого взвода, припала к земле. За ней — вторая цепь, тоже ползком. Неужели противник не видит? Или подпускает на выстрел?
Рядом с кухней стояла в резерве запряженная парой пулеметная тачанка. Ее редко применяли в атаках, чаще при отходе — для заслона.
Пулеметчик Дроздов молча курил одну цигарку за другой, хмурился. Ездовой Охрименко лежал под кустом на попоне, укрывшись с головой шинелью, — маялся животом.
Вот и первый выстрел с той стороны! Над плетнем заголубел дымок. С нашей стороны — залп. С колокольни — пулеметная строчка. Завязалось!
— Эс-кадрон, ш-шашки к бою! Марш — ма-арш! — врастяжку скомандовал Ребров, вскидывая клинок и выпуская Бурьяна во весь мах.
Ухнула, застонала под копытами схваченная морозом земля, екнули конские селезенки. Развернувшись в лаву, всадники начали заходить на село с фланга.
И, откуда ни возьмись, с чердака крайней хаты полоснул по коннице станковый пулемет.
— Клади коней! — крикнул Ребров, сдерживая Бурьяна, и скатился на землю.
На Севкиных глазах послушно легли под огнем старые эскадронные кони, заслонив спешенных кавалеристов. А молодые, необученные — ни в какую! Обезумев от страха, метались туда-сюда, волоча на поводьях бойцов, ошалело храпя.
— Р-разворачивай! — отшвырнул цигарку Дроздов, кинулся к тачанке.
Ездовой выпростал из-под шинели усатое лицо, тупо посмотрел на пулеметчика.
— Разворачивай, старый сыч, зарублю!
Севку подхватили невидимые крылья. Вскочил на тачанку:
— Садись, дядя Федор!
Гикнул, ожег вороных кнутом, и тачанка молнией вылетела под пули. В передке во весь рост — Севка. Натянутые вожжи в руках, как струны. Вот он развернул тачанку для боя, Дроздов припал к пулемету:
«Та-та-та-та! Та-та-та-та!» По слуховому окну чердака, да по плетням, да опять по слуховому: «Та- та-та-та!»
— Федя, золотой! — повеселели бойцы. — Федя-а!..
Захлебнулся вражеский пулемет на чердаке. Кинулись беляки прочь от плетней, запаниковали.
Тут и подняли бойцы коней.
— Шашки вон! — пропел на высокой ноте юношески звонкий голос. — Вдогон марш-ма-арш!
Это товарищ Касаткин, комиссар. На плечах выбитого из села противника ведет эскадрон к станции.
