карточной системы в крупных городах были организованы коммерческие магазины, где можно было купить продовольственные товары любого ассортимента, но по ценам, превышающим карточные в 5–6 раз.
Нормы продажи товаров по карточкам постоянно снижались, сокращался их ассортимент. Так, во втором квартале 1932 г. на основе решения ЦК ВКП(б) была отменена продажа по карточкам рыбы, кондитерских изделий, яиц, овощей, молока, сыра и других продуктов. Распределению по карточкам подлежали лишь хлеб, крупа, мясо, сельдь, сахар. Но и эти продукты по карточкам выдавались с большими перерывами. Выполнялась только норма хлеба. Как следствие, по главным промышленным районам потребление основных продуктов питания резко снижается. Рабочие голодали, о чем, в частности, свидетельствует обращение от имени 50 тыс. рабочих Ижевского завода в августе 1930 г. к председателю СНК А. И. Рыкову: «Спасите нас от голода! Столовые закрываются. Дают воду с овсяной крупой и немного хлеба. В магазинах дают по полфунта черного хлеба или муки на человека. Больше уже ничего не дают вот уже месяц. Мы пухнем с голода, работать нет сил. Рабочие бегут с производства, продают все с себя, лишь бы прокормить детей» (1930 г. был рекордным по сбору урожая, но собранное зерно вывозилось за границу).
И в 30-е гг. жизненный уровень рабочих оставался ниже того, который существовал в царской России. До 1927 г. этот факт открыто признавался советскими вождями, которые объясняли его последствиями империалистической и Гражданской войн. Так, по словам Ларина, весной 1923 г. зарплаты хватало лишь «на простецкое удовлетворение голода ржаным хлебом, картофелем и т. п.» при потреблении мяса на «гомеопатическом уровне».
С 1927 г. по указанию ЦК ВКП(б), в рамках развернувшейся в стране кампании по пропаганде реальных и мнимых достижений Советской власти, жизненный уровень городских рабочих в советской статистике всеми правдами и неправдами начинает завышаться.
Что касается условий труда, то в целом они были явно хуже, чем до революции, поскольку рабочим приходилось трудиться на изношенном довоенном оборудовании с большей, чем в прошлом, производительностью труда, которая достигалась прежде всего за счет умножения мускульных усилий. Высокий уровень заболеваемости рабочих туберкулезом был явлением обыденным. Голод давал возможность руководителям предприятий, следуя ленинской формуле о том, что распределение продовольствия «есть метод, оружие, средство для повышения производительности труда», с ничтожными затратами заставлять рабочих трудиться непосильно. За выданное дополнительно продовольствие (в небольшом количестве) голодные люди соглашались повышать выработку, становясь ударниками труда. В соответствии с директивами Центросоюза, Наркомснаба и ВЦСПС ударникам предусматривалось лишь повышение установленной нормы по мясу на 25 % и по жирам на 50 %. Им увеличивалось также количество дней с мясными обедами, им в первую очередь распределялись дефицитные товары. Но даже этих дополнительных пайков всем ударникам не хватало. В 1931 г. две трети, а в 1935 г. — три четверти рабочих официально считались участниками социалистического соревнования, причем половина всех рабочих числилась ударниками. Но льготами пользовались лишь 12 % из них.
Еще более тяжелым, чем в городе, было материальное положение сельчан. Искусственно вызванный голод начала 30-х гг. унес миллионы жизней. Колхозно-совхозный сектор давал к этому времени более 80 % товарной зерновой продукции. Однако объем поставок в город продуктов питания в целом упал, особенно продуктов животноводства. Причиной тому были неэффективность наспех созданных колхозов, случаи прогулов, хищений, небрежного отношения к скоту и технике. Заготовки 1932 г. шли с огромным трудом, много продуктов утаивалось, расхищалось, гибло. Ответом властей были репрессии уже против самих колхозников. Заготовители во многих хозяйствах подчистую забирали не только товарную продукцию, но и семена, а также зерно, предназначенное для оплаты по трудодням. Несмотря на засуху, из деревни было изъято больше хлеба, чем в рекордный по урожаю довоенный 1913 г.
7 августа 1932 г. был издан печально знаменитый закон «Об охране социалистической собственности», получивший в народе название «закон о пяти колосках», установивший жестокие наказания за «хищение социалистической собственности». За расхищение колхозной собственности, в том числе за тайный обмолот колосьев в поле, назначались крайне суровые меры — вплоть до расстрела. К уголовной ответственности привлекались даже дети. Госзаготовки «под метелку» прошли в основных зерновых районах — на Украине, Северном Кавказе, в Поволжье, откуда зерно шло на экспорт. И именно сюда пришел голод.
Официальная пресса упорно умалчивала факты недорода и голода. Такова была расплата властей с крестьянством за хлебные «стачки» конца 20-х гг., за сопротивление насильственной коллективизации. В помощь голодающим не была мобилизована ни советская, ни мировая общественность. Информация о голоде, высокой смертности, направлявшаяся в местные и центральные органы власти, становилась секретной.
В дни, когда голод уносил жизни тысячи людей, проходил I Всесоюзный съезд колхозников-ударников под лозунгом «Сделать все колхозы большевистскими, а колхозников — зажиточными».
С зимы 1932 г. нарастала смертность из-за недоедания. Имели случаи трупоедства и людоедства. Вымирали целыми семьями. Наиболее тяжелые потери понесла Украина. От голода здесь умерло 1,5 млн человек. Резко сократилось население Казахстана. В Российской Федерации голод прошелся по Ставропольскому краю и Северному Кавказу. В районах Среднего и Нижнего Поволжья от голода погибли более 200 тыс. человек. Пик смертности пришелся на весну — лето 1933 г. Общее число жертв достигло 3 млн человек. Весной 1933 г. голодающие районы получили от государства семена и начали сев, но «рукотворный» голод долго еще давал о себе знать.
Раскулачивание, выселение крестьян, голод и массовые репрессии сказались на состоянии дел в колхозах и совхозах. Многие хозяйства существовали лишь за счет государственных дотаций.
Огосударствление культуры и науки. На рубеже 20–30-х гг. в СССР заканчивается достигнутое после завершения Гражданской войны «мирное сосуществование» различных социокультурных и культурно-политических течений. Ужесточающаяся диктатура неотвратимо распространяется и на культурную сферу. Уже с конца 20-х гг. в стране сворачивается весьма ограниченный плюрализм, под флагом консолидации культурных сил распускаются литературные и художественные группировки, научные и философские общества. Вся культура стягивается в один тугой узел, политически контролируемый и жестко управляемый партией.
Крутой поворот в политике советского руководства по отношению к культуре намечается уже в начале 30-х гг. Определяющей становится линия на ее огосударствление. Только в 1928–1934 гг. ЦК опубликовал около 60 постановлений, охватывающих практически все области культурного строительства.
С одной стороны, реорганизации государственного управления в области культуры требовала логика укрепления власти, которая нуждалась во внешних признаках стабильности и которой были совершенно не нужны дестабилизирующие революционные, авангардистские изыски в этой сфере, характерные для первых послереволюционных лет. С другой стороны, повышение уровня образования и профессиональной подготовки основной массы работников, новой массовой интеллигенции, вело к росту их требований к доступу к ценностям культуры, организации досуга.
Символом смены ориентиров в духовной жизни советского общества стал приход в 1929 г. на пост наркома просвещения, вместо ушедшего в отставку блестящего и разностороннего человека А. Луначарского, «солдата партии» А. С. Бубнова. В этот период создаются новые органы отраслевого управления: Союзкино, Всесоюзный комитет по радиофикации и радиовещанию, Комитет по высшей технической школе. Для борьбы с религией на базе Союза безбожников была создана массовая общественная организация Союз воинствующих безбожников.
Созданное в 1929 г. Управление пропаганды и агитации (УПА) должно было жестко контролировать всю культурную жизнь в стране. Пришедшие в разных областях искусства к власти малообразованные, непрофессиональные люди стали делить мастеров на пролетарских «наших» и подозрительных попутчиков, которых постоянно подвергали проработкам.
С началом первой пятилетки обстановка штурмовщины распространяется на сферу культуры. Чрезвычайными мерами и в кратчайшие сроки решались задачи ликвидации неграмотности, введения всеобщего обязательного начального образования, массовой подготовки специалистов.
Государственное финансирование учреждений культуры сделало доступными для широких масс музеи,
