«Соедините меня с президентом». Ещё одна из обязательных фраз такова: «Они превзошли нас», — и почти всегда фильм или книга так и не объясняют, каким же образом превзошли. В данном случае мы можем повторить за ними: «Ирр превзошли нас».
— Потому что их знания осели в ДНК? — спросила Ли.
— Да. В этом их существенное отличие от нас. У нас нет расовой памяти. Наша культура зиждется на устном и письменном предании или на изображениях. Но наши непосредственные переживания мы не можем передать дальше. С нашим телом умирает и наш дух. Когда мы говорим, что ошибки прошлого никогда не будут забыты, мы выражаем неисполнимое желание. Забыть можно только то, что помнишь сам. Но ни один человек не помнит, что пережил до него другой человек. Мы можем записать воспоминания и прочитать их, но сами мы при этом не присутствовали. Каждому человеческому детёнышу приходится заново учиться одному и тому же, он должен дотронуться до плиты рукой, чтобы понять, что она горячая. У Ирр это по- другому. Клетка учится и делится. Она удваивает геном вместе со всей информацией, как если бы мы могли продублировать наш мозг вместе со всеми его воспоминаниями. Новые клетки наследуют не абстрактную информацию, а непосредственный опыт так, как будто они получили его сами. С самого начала их существования Ирр способны к коллективному воспоминанию. — Йохансон посмотрел на Ли: — Понятно ли вам,
Ли медленно кивнула:
— Отнять у Ирр их знание можно, только уничтожив весь коллектив.
— Боюсь, для этого придётся уничтожить их всех, — сказал Йохансон, — а это, по разным причинам, невозможно. Мы не знаем, насколько густа их сеть. Может быть, они образуют клеточные цепи в сотни километров. Число их огромно. В отличие от нас, они живут не только в настоящий момент. Они не нуждаются в статистике, не нуждаются в средних величинах, ни в каких вспомогательных символах. В достаточно большом объединении они сами себе статистика, сумма всех значений, их собственная хроника. Они знают события тысячелетней давности, тогда как мы неспособны действовать на одно-два поколения вперёд, в интересах наших детей и внуков. Мы — вытесняем информацию. Ирр сопоставляют, анализируют, узнают, прогнозируют и действуют на основании постоянно присутствующих воспоминаний. Никакое творческое достижение не утрачивается, всё идёт в развитие новой стратегии и концепции! Никогда не кончающийся процесс отбора служит лучшим решениям. Вспомнить, модифицировать, усовершенствовать, научиться на ошибках, сравнить с новым, просчитать — и действовать.
— Какой холодный, омерзительный расчёт, — сказал Вандербильт.
— Вы думаете? — Ли помотала головой. — А я восхищена этими существами. Они за минуты вырабатывают стратегию, на которую у нас ушли бы годы. Одно то, что не приходится повторять ошибки!
— Поэтому Ирр в своём жизненном пространстве, наверное, управляются лучше, чем мы в нашем, — сказал Йохансон. — У них любое достижение — коллективное и укореняется в гены. Они живут сразу во всех временах. Тогда как люди забывают прошлое и игнорируют будущее. Всё наше существование фиксировано на частностях, на «здесь» и «сейчас». Высшие познания мы приносим в жертву личным целям. Мы не можем сохранить себя после смерти, поэтому стараемся увековечить себя в манифестах, книгах и операх. Мы стараемся вписать себя в историю, оставить после себя записки, чтобы их читали, перетолковывали, фальсифицировали, и вся эта идеологическая лавина продолжается и после нашей смерти. Мы так одержимы мыслью пережить самих себя, что наши духовные цели редко согласуются с тем, что было бы полезно человечеству. Наш дух форсирует эстетическое, индивидуальное, интеллектуальное, теоретическое. Мы не хотим быть животными. С одной стороны, тело — это наш храм, с другой стороны, мы пренебрегаем им как чисто функциональной единицей. Мы уже привыкли ставить дух выше тела и необходимость житейского выживания рассматриваем с отвращением и самопрезрением.
— А у Ирр этого разделения нет, — размышляла Ли. Она по необъяснимым причинам имела чрезвычайно довольный вид. — Тело и есть дух, дух и есть тело. Никакой Ирр не станет делать то, что противоречит общим интересам. Задача выживания — в интересах вида, а не индивидуума, и действие — всегда решение всех. Грандиозно! Ни один Ирр не получит орден за хорошую идею. Удовлетворяйся соучастием в результате. На большую славу не претендует ни один Ирр. Я спрашиваю себя, имеет ли отдельная клетка вообще что-то вроде индивидуального сознания?
— Не так, как мы себе это представляем, — сказал Эневек. — Я не знаю, можно ли говорить о сознании «я» отдельной клетки. Но каждая клетка наделена индивидуальной творческой силой, она преобразует опыт в творчество и обогащает им коллектив. Возможно, какая-то новая мысль принимается во внимание лишь тогда, когда импульс достаточно сильный, то есть когда эту мысль вводят одновременно достаточное количество Ирр. Её сопоставляют с другими идеями, и более сильная побеждает.
— Чистая эволюция, — кивнула Уивер. — Эволютивное мышление.
— Вот это противник! — Ли была в восторге. — Никакого тщеславия, никаких информационных потерь. Мы, люди, всегда видим лишь часть целого, а перед ними на виду пространство и время.
— Поэтому мы разрушаем нашу планету, — сказала Кроув. — Поскольку сами не знаем,
— Да, всё имеет свой смысл. Почему они должны вступать с нами в переговоры? С вами или со мной? А завтра мы умрём. Тогда все переговоры насмарку? Если бы существовала наследственная память человеческой расы, она бы защитила нас от индивидуальной глупости, но её нет. Договориться с людьми — это иллюзия. Вот причина решения выступить против нас.
— И никакой враг не в состоянии уничтожить их знание, — сказала Оливейра. — В Ирр-коллективе каждый знает всё. Нет умных голов, нет генералов и вождей, которых можно было бы устранить, чтобы лишить остальных информационной основы. Можно уничтожить сколько угодно Ирр, — даже если уцелеет несколько, их общее знание выживет.
— Минуточку, — Ли повернулась к ней. — Но разве вы не говорили, что должны быть королевы?
— Да. Что-то вроде того. Может быть, коллективное знание — свойство всех Ирр, но коллективное действие должно быть инициировано централизованно. Я думаю, такие королевы существуют.
— Тоже одноклеточные?
— Они должны обладать той же биохимией, что и известное нам желе. Предположим, что это одноклеточные. Высокоорганизованный союз, который мы сможем постичь, только войдя с ними в контакт.
— Чтобы получать загадочные послания, — сказал Вандербильт. — Итак, они прислали нам картинку праисторической Земли. Для чего? Что они хотели нам тем самым поведать?
— Всё, — сказала Кроув.
— А нельзя ли поконкретнее?
— Они поведали нам, что это их планета. Что они владеют ею минимум 180 миллионов лет. Что они располагают единой памятью, ориентируются в магнитном поле и присутствуют всюду, где есть вода. Они говорят нам: вы здесь и сейчас. А мы — всегда и всюду. Таковы факты. Об этом говорит послание, и мне кажется, что это очень много.
Вандербильт поскрёб себе живот.
— И что мы им ответим? Чтобы они засунули своё превосходство себе в задницу?
— У них нет задницы, Джек.
— Тогда что же?
— Ну, я думаю, их логичному желанию уничтожить нас мы не можем противопоставить наше логичное желание выжить. Единственный наш шанс состоит в том, чтобы дать им понять, что мы признаём их господство…
— Господство одноклеточных?
— И убедить их в том, что мы больше не опасны для них.
— Но мы для них опасны, — сказала Уивер.
— Правильно, — поддакнул Йохансон. — Уговоры ничего не дадут. Мы должны подать им знак, что уходим из их владений. Мы должны прекратить загрязнять море ядами и шумом, причём как можно скорее. Чтобы они поняли, что и с нами можно жить.
— Это вам решать, Джуд, — сказала Кроув. — Мы можем только рекомендовать. А вы должны
