смертью, а от молниеносной проказы — так наш Дантес-зубодёр определил… Страшное лицо у покойника было, мы все ошарашены… Мы его без всякой торжественности к тем восьми подхоронили… Но ужинать, Стёпа, всё равно надо идти.
…За ужином властвовало молчание. Когда дежурный начал разносить тарелки с чечевицей, выращенной в теплицах «Тёти Лиры», Павел не удержался и сердито прошептал:
— Опять эту высокополезную отраву дают!
Чечевицы он терпеть не мог, и это навело его на кое-какие мысли.
— Стёпа, а у того типа, что за камнем ховался, в руках ничего не было? Может, отравили товарища нашего? Нахлобучили, скажем, на голову мешок — а в нём какая-то быстродействующая химия. А потом мешок под мышку — и айда в лес.
— Нет, Паша. Так могут поступать существа враждебные, но разумные. Я тебе повторяю: за камнем пряталось существо злобное, но неразумное…
— Но ты же сам гуторишь, что между смертью Стародомова и этими злыднями закаменными есть какая-то связь.
— Я уверен, что есть! Но поймём мы всё только тогда, когда высадимся на материк.
— Всё ясно, Стёпа!
О разведке — разумеется, не «боем», а научной — подумывали все, в том числе и Карамышев. В тот же день были сформированы три поисковые группы: Центрально-континентальная, Южная и Северная. В последнюю, самую малую по числу участников, вошли Константин Чекрыгин (второй космоштурман и он же — специалист по инопланетным религиозным культам), Юсси Лексинен (космолингвист и спелеолог), Павел Белобрысов и я. Главой был назначен Чекрыгин, я нёс ответственность за катер и безопасность на море. Всех поисковиков обязали соблюдать величайшую биологическую осторожность; однако не в связи с гибелью Стародомова, а в общем, широком смысле. Ведь все тогда ещё (кроме меня) считали, что погиб астроархеолог по эндогенной, а отнюдь не экзогенной причине.
Нашей группе дали «вольный режим» — без жёсткого графика передвижений; от неё не ждали серьёзных научных открытий, ибо направлялись мы в ту часть материка, где климат суровее и где при съёмке было обнаружено мало поселений городского типа. Поздним вечером мы при помощи чЕЛОВЕКА «Коли» переместили из корабельного склада в трюм катера контейнеры с лингвистической аппаратурой, белковыми консервами, концентратами, брикетным хлебом и прочими припасами.
— Жратвой на полгода запаслись, — резюмировал Павел. — Теперь главное — успеть съесть всё это до того, как окочуримся.
24. У врат Безымянска
В семь утра по местному времени мы вчетвером (плюс приданный нам чЕЛОВЕК «Коля») спустились в судоотсек, где, опираясь на распоры, стоял наш универ-катер № 2. Я занял место в рубке, остальные прошли в обзорную каюту. Наверху раздвинулись створы люка, над катером нагнулся челночный кран — и через мгновение мы повисли над палубой «Тёти Лиры». Затем перемещающий агрегат плавно опустил нас на воду. Наша Северная группа отбывала первой, и весь личный состав, стоя у фальшборта, провожал нас в путь. Все выкрикивали добрые пожелания.
По океану шла зыбь. Я поспешно отвёл катер от борта «Тёти Лиры». Поскольку первую стоянку нам предстояло сделать более чем через тысячу километров, я, чтобы спрямить путь и держать курс на Север вне зависимости от очертаний берега, вывел катер далеко в океан. Затем задал двигателю экономический режим — сорок километров в час. В этот момент ко мне подошёл Павел.
— Надоело мне в каюте сидеть. У них там учёные разговоры… Подсменить тебя не треба?
— Нет. Курсопрокладчик — на фиксации… Ты какой-то хмурый, Паша, сегодня. Не захворал ли ты?
— Здоров как бык… У меня, Стёпа, теория одна прорезалась. Всё думаю.
— Что за теория?
— Стёпа, у меня твои чудища из головы не выходят. Может, это из-за них вся планета опустела? Может, они-то всех тут и угробили?
— То есть ты утверждаешь, что всех разумных ялмезиан уничтожили именно монстры?! — удивился я. — Предположение смелое, но бездоказательное. Чудища эти — явление отвратительное, но частное. Я убеждён, что к общему ходу событий никакого отношения они не имеют. Но как тебе такое в голову пришло?
— Не знаю. Ни с того ни с сего.
Впоследствии я не раз удивлялся этой странной прозорливости моего друга.
17 августа мы без происшествий прибыли в точку намечавшейся высадки. Но эта условная точка, как выяснилось, интереса для нас не представляла. Низкий, топкий берег, — и вдали небольшое селение, состоящее сплошь из полуразрушенных одноэтажных домиков.
— Тут пиплиотеки не найтешь, нам кород нужен! — заявил Лексинен. Он знал сорок шесть земных и тридцать восемь инопланетных языков, но на всех говорил с ингерманландским (а по определению Павла — с чухонским) акцентом.
— Лингвист прав, — поддержал его Белобрысов. — Надо дальше двигаться.
— Здесь нет места для стоянки, — присоединился я. — А в трёхстах километрах севернее — по картосъемке — находится крупное поселение.
— Что ж, продолжим путешествие, — подытожил Чекрыгин.
Теперь я вёл катер, следуя изгибам береговой линии. В 14.20 вдали показались как бы чёрные горбы, торчащие из моря; то были затонувшие коммерческие суда. Вскоре стали видны створные знаки, вдающийся в море мол, накренившиеся подъёмные краны, пакгаузы с провалившимися крышами. В десятке километров севернее порта, на расстоянии трёх километров от океана, за песчаными заносами, из которых торчали верхушки фонарей и засохших деревьев (там когда-то, по-видимому, был парк), простирался большой город. Среди пяти— и шестиэтажных домов выделялось несколько высоких конусообразных строений — очевидно, религиозно-культового назначения.
Я выдвинул из рубки антенну анализатора и навёл её на берег. Матовую поверхность экрана пересекла тонкая, не толще волоса, линия.
— Никаких признаков технической деятельности, никаких энергоотходов. Город пуст, — отрапортовал я.
— И всё-таки нужна визуальная проверка, — насторожённо заявил Чекрыгин. — Если там есть хоть одно разумное существо, мы обязаны разъяснить ему цель своего прибытия и испросить разрешение на временное пребывание в данном населённом пункте.
— Учтите, что при верхнем режиме катер расходует два кубика энерговещества на каждые десять километров, — предупредил я.
— Всё-таки нужен облёт. Экономия — экономией, а дело — делом.
— Есть! Иду на облёт! — чётко произнёс я. — Всем пройти в обзорную каюту!
Я повёл катер к гавани. Некоторые фарватерные бакены уцелели, другие были сорваны штормами. Сам фарватер заилился, обмелел. Метрах в ста от берега я перешёл на воздушный режим и взял курс на город. Мы его облетели дважды. Я почти не отрывал глаз от приборов, так что разглядывать улицы было некогда; успел только заметить, что со многих крыш полосами слезла зелёная или розовая краска, обнажив платиновую фактуру кровельных листов.
