прервали работу и обратились в слух. Я читал им с большим эмоциональным напором и вскоре заметил, что они заразились моим творческим волнением. Одна побледнела, и по щекам ее покатились неподдельные крупные слезы; другая начала дрожать мелкой детской дрожью и ритмично полязгивать зубами. Потом, переполненные впечатлениями, обе, согнувшись, выбежали из комнаты.
Я довольно долго ждал их, чтобы продолжить чтение. Но они все не шли. Тогда, чтобы не тратить времени впустую, я решил, что, поскольку моя действующая модель еще не создана, я могу пока потренировать пальцы ног на обыкновенной машинке. Для этой цели я поставил одну из машинок на пол, затем снял ботинки и носки, аккуратно засучил брюки и, сев на стул, приступил к тренажу. Ноги плохо слушались меня, но лиха беда начало. Первобытному человеку нелегко было действовать даже руками, а потом все наладилось.
К сожалению, этот учебно-познавательный процесс был прерван появлением машинисток. Они вошли в комнату и сразу с визгом бросились обратно. Я босиком побежал за ними по коридору, чтобы растолковать суть дела. Но они забежали в какую-то кладовку, заперлись там и стали звать на помощь. Чтобы успокоить их, я, стоя перед закрытой дверью, начал громким голосом читать им свои лучшие произведения. Но даже это не подействовало! Они продолжали жалобно кричать.
На шум сбежались сотрудники редакции, а затем меня вызвал редактор. Он сразу же объявил, что в моих услугах более не нуждается. Он вменил мне в вину не только происшествие с машинистками, но и то, что якобы молодые авторы жаловались на меня, будто я не слушаю их стихов, а до умопомрачения зачитываю своими.
Деньги за проведенную мною работу выплатили мне немедленно. Я вышел на улицу не в таком уж плохом настроении. Пусть меня здесь не поняли и не оценили, но зато теперь я был избавлен от встреч с опасными графоманами, перечисленными в списке Эсминца.
Меж тем наши ночные дежурства продолжались. Днем ДС по-прежнему работал с собаками. Теперь он ходил на дразнение в легком сатиновом капотике, который ХБ выделила ему из своего гардероба. Кривая укушений ползла вверх, но это уже не радовало моего друга. Он сообщил мне, что ХБ познакомилась с доцентом собаковедения и теперь только о нем и говорит. У маститого псоведа отдельная квартира, два патефона, и к тому же он недавно развелся. Я, в свою очередь, признался ДС, что работа на лодочной станции стала для меня пыткой, ибо возле воды опасность стать русалкой подступает ко мне вплотную. Меня тянет в безводные просторы Каракумов, и только долг перед человечеством удерживает меня здесь.
6. Русалка на миг
Этот день запомнился мне навсегда. По небу торопливо бежали рваные облака. Трамваи через Васильевский не шли: на Большом проспекте порывами ветра повалило несколько деревьев, и они порвали контактный провод. Я прибыл на дежурство с опозданием. Лодки, звеня цепями, бились о бон. С залива шла большая волна. ДС, опустив голову, стоял на качающемся плоту.
— В такую погоду твоя ХБ вряд ли придет сюда, — сказал я ему с дружеской подковыркой.
— Она больше никогда не придет сюда, — грустно заявил ДС. — Вчера она вышла замуж за доцента собакологии.
— А деньги она тебе вернула? Ты должен пожертвовать их на создание машинки «руки — ноги»!
— Ах, мне не до того!.. Тося сказала, что деньги она оставит себе, чтобы они не вызывали во мне грустных воспоминаний о наших счастливых днях… Сколько в ней душевной чуткости!..
На глазах моего друга показались слезы.
Чтобы утешить ДС, я начал читать ему свои стихи. Я знал, что он недопонимает мои произведения, но надеялся, что в эти трудные для него минуты они дойдут до его сознания и помогут ему обрести бодрость. Громко и отчетливо, перекрывая голосом шум ветра и плеск волн, я прочел восемь стихотворений, а затем и девятое, которое приведу здесь полностью:
ДС эти строки потрясли, они оказали на него даже слишком сильное действие. Он вдруг затрясся, замахал руками и двинулся на меня. Мне стало страшно, мне почудилось, что передо мной Одеколон. Забыв, где нахожусь, я сделал два шага назад — и упал с бона в воду.
Я очутился в большой затонувшей барже, на четверть занесенной песком. В ней сидели русалки обоего пола. Хвостов ни у кого не имелось. Все были одеты не модно, но вполне пристойно. Некоторые жевали пучки водорослей, другие переговаривались между собой по пальцевой системе, принятой у глухонемых и у наяд; я почти все понимал.
Оказывается, я попал на собрание по распределению жилплощади. Пожилой мужчина-русалка, сидевший в президиуме на корме, встал и сделал сообщение, что вчера в заливе на глубине восьмидесяти метров затонул пассажирский пароход. Команда и пассажиры погибли, поскольку сели в спасательные шлюпки и высадились на берег; спасся только кок, поскольку, будучи в состоянии опьянения, пошел на дно вместе с судном и превратился в русалку. Предстоит распределить семьдесят три каюты.
Кок-русалка в модном заграничном дождевике, уже совершенно трезвый, попросил слова. Он потребовал для себя капитанскую каюту и должность управдома. Заявление было принято к сведению. Затем выступила молодая наяда. Она сообщила, что живет в коммунальном трюме древней галеры, и просила улучшить жилищные условия. Но вслед за ней сразу поднялась старушка русалка и поведала о ее плохом поведении в быту.
Тут до меня дошло, что подводная общественность еще не знакома с моим творчеством. С этой мыслью я немедленно поплыл в президиум и встал лицом к публике. Все замерли, готовясь приобщиться к моей поэзии. И тут произошла досадная накладка. Поскольку я находился под водой, голосом читать стихи я не мог. А когда попробовал передать их зрителям посредством азбуки глухонемых, я не смог движениями пальцев выразить всю напевность и глубину своих произведений. Публика начала торопливо расплываться в разные стороны. Президиум тоже уплыл. Я остался один. В глазах потемнело, я потерял сознание.
Очнулся я на плоту. Меня тошнило водой, я лежал на досках, дрожа от холода, во всем теле была слабость.
— Наконец-то очухался! — услышал я над собой голос ДС. — Я уже четверть часа делаю тебе искусственное дыхание! Три раза нырял за тобой, еле нашел!
Срывающимся шепотом поведал я другу свои подводные переживания и обиды.
— Значит, прогноз о твоих возможностях превращения в наяду был ошибочным, ибо прочного контакта с подводным миром реализовать ты не смог, — сказал ДС. — Не спорю, какие-то мгновения ты был как бы русалкой, однако решающего биогенетического переключения организма на естественное обитание в водной среде не произошло, что едва не привело тебя к летальному исходу.
— Зато теперь твердо установлено, что я не русалка! Как это хорошо! — с облегчением прошептал я. — Ведь там, под водой, никому не нужна машинка типа «руки — ноги» и там никто, никто не поймет и не оценит моих стихов…
