Он легко поднялся из-за стола и вышел в другую комнату. Отсутствовал секретарь минут десять, затем вернулся с разочарованным видом.
– Пока ничего обнаружить не удалось, но я поручил проверить несколько папок.
На меня он смотрел по-прежнему дружелюбно, однако весь дальнейший разговор, посвященный подробностям обороны Артура, вел только с Лилье. Нижний чин к участию в беседе уже не допускался.
Примерно через полчаса в комнату заглянул человек в форме зауряд-прапорщика.
– Нашли? – прервав разговор, спросил секретарь.
– Так точно.
– Прошу прощения, – извинился перед Лилье секретарь и вышел другую комнату.
Отсутствовал он минут десять, а затем вернулся, держа в руках коробочку, обтянутую красным сукном и папку из голубого сафьяна.
Обойдя стол, он остался стоять и, торжественно поглядев на меня, сделал жест, приглашающий встать.
Я поднялся, Михаил Иванович вместе со мной. Секретарь открыл папку и медленно, тщательно выговаривая каждое слово, прочитал:
– Его Императорское и Царское величество, Государь Николай Второй за ревностное служение Российскому государству проявленное на море и особые заслуги перед императорским домом всемилостивейше жалует рядового Абрама Гиретера кавалером императорского и царского ордена нашего Святого Станислава третьей степени.
Он осторожно закрыл папку и протянул мне коробочку. На черном бархате сиял крест, поперек которого распростер свои крылья Императорский Российский орел.
– Его Императорское и Царское Величество также выражает вам личную благодарность, – добавил секретарь и передал мне папку.
– Кроме этого – сказал он, резко изменив тон и перейдя на обычный голос, – поступил запрос от Ильи Алексеевича Шатрова, капельмейстера Моршанского полка, буде окажется в нашем расположении рядовой Абрам Гиретер, направить его для прохождения службы в оркестр этого полка. Поскольку это событие произошло, я буду рад выписать вам необходимые документы и направить в Моршанский полк. Полк входит в армию генерал Линевича и дислоцирован под Мукденом. Завтра туда уходит наш транспорт. Поторопитесь сменить одежду, и сегодня к двадцати ноль-ноль прибыть в распоряжение начальника эшелона.
Мы вышли на улицу. Михаил Иванович протянул мне руку и произнес:
– Тебя хранит твой Б-г. Знаю, ты останешься жив, и еще послужишь во благо царя и России. Желаю тебе удачи.
Мы обнялись. Я припомнил благословение, которым наш праотец Яаков благословил когда-то египетского царя, спасшего от голода еврейский народ, и произнес его, заменив имя фараона именем Лилье. Михаил Иванович в ответ размашисто меня перекрестил и поцеловал.
Он повернулся и пошел, а я долго смотрел вслед, не вытирая катившихся по щекам слез.
Я отыскал вещевой склад, сдал офицерскую форму, получил, в соответствии с письмом секретаря полагающуюся мне, как нижнему чину амуницию и, немного побродив по городу, явился на вокзал. Снова теплушка, нары, несколько десятков солдат, флегматичный унтер, косые взгляды. Все повторяется, все идет по кругу.
В оркестре Моршанского полка почти ничего не изменилось. Боевые действия обошли его стороной, поэтому на меня, кавалера ордена, смотрят с почтительным уважением. Не застал я только своего учителя – трубача Станислава. Он спился и в запое продал китайцам казенную трубу. Китайцев нашли, примерно наказали за незаконную сделку, трубу вернули в оркестр, а Станислава перевели в строевое отделение. Его партию исполнял молоденький новобранец, наскоро обученный Ильей Алексеевичем. Обрадованный моим возвращением, он вернул новобранца в роту, и тут же принялся разучивать вместе с оркестром новый марш.
– Нет, нет хорошей музыки для военных оркестров! – в сердцах восклицал Илья Алексеевич, закончив очередную репетицию. – Хоть сам пиши, честное слово!
Я успел подзабыть науку, преподанную мне Станиславом, и случалось, пускал петуха. Шатров бросал на меня суровые взоры, недоуменно поднимал брови, укоризненно качал головой. К счастью, пальцы быстро вспомнили музыкальную премудрость, и положение выправилось.
По вечерам в казарме начинается попойка. Стоит Шатрову уйти к себе, как откуда-то извлекаются бутылки дешевой китайской водки, немудреная закуска и начинается пир. Я вежливо отказываюсь, ухожу далеко за казармы, достаю дудочку, и тихонько наигрываю мелодию сопок. От нее становится легче на душе и спокойнее в сердце. Успокоенный, я вновь начинаю повторять отложенное в сторону учение. В Порт- Артуре опасности и заботы так поглотили меня, что на повторение не хватало ни сил, ни желания. Сейчас, во время затишья, я постараюсь наверстать упущенное.
«В чем разница между мудрым и проницательным? Спрашивал Ариус и раби Иоси. Мудрый подобен богатому меняле. Когда ему приносят динар на проверку – он проверяет, не приносят – сидит без дела. А проницательный подобен расторопному меняле: когда ему приносят монеты на проверку – проверяет; а когда не приносят – ищет сам, или проверяет приобретенные раньше».
Закончилось сражение у Сандепу. После успешных действий наших пехотинцев и кавалерии, главнокомандующий Куропаткин отдал приказ вернуться на исходные позиции. Все говорят, что он копит силы для решающего сражения.
В воздухе витает возбуждение, предстоящая битва кружит головы. Наши части заново укомплектовываются, причем в двойном размере, за счет прибывающих из России подкреплений. Каждый батальон равняется по численности полку и экипирован по высшему разряду. Все новое: винтовки, четыре пулемета на каждую роту, артиллерия на свежих лошадях, даже воздушный шар для наблюдения за противником.
Наш полк занял позицию у поселка Шуанго. Все роют окопы, музыкальная команда в том числе. Очень много работы, встаем с зарей, ложимся уже в темноте. Укрепления напоминают подземный город: бесконечные ходы сообщений, трехскатные блиндажи, окопы полного профиля, с брустверами из мешков с песком, глубокие ниши в стенах для хранения боеприпасов. Нет времени писать, да и пальцы сводит от многочасового держания черенка лопаты. Как я снова возьму в руки трубу?
Началось. Рано утром загрохотали пушки японской артиллерии. Пока не у нас, гораздо южнее, но канонада слышна весьма отчетливо. Солдаты с непривычки ежатся и втягивают голову, я же только посмеиваюсь, ведь под куда более грозный рокот я прожил много месяцев.
Все разошлись по своим местам в ожидании атаки. Я взял в руки винтовку и принялся размышлять.
Кто я? Что будет со мной? Зачем Всевышний привел меня в этот край? Есть ли некая задача, которую мне необходимо выполнить? Возможно, я сегодня умру, ведь такое запросто может случиться. Успел ли я сделать то, для чего появился на свет?
Эти мысли иногда приходили мне в голову, но я всегда отодвигал их подальше, предполагая, что время еще есть и со всем можно разобраться. Но сегодня, пред лицом надвигающейся опасности, они заполонили мою голову.
И что, собственно, произошло? Ведь в Порт-Артуре смерть стояла куда ближе, чем сегодня. Тогда я не думал о ней, почему же сейчас печальные мысли охватили меня целиком, без остатка? Значит ли это, что моя душа чувствует приближение смерти, и поэтому волнуется, или я просто боюсь, отвыкнув от чувства постоянной опасности?
Мы просидели в окопах с ружьями наизготовку целый день, но ничего не случилось. Когда позиции пронизала хрустальная прозрачность наступающего вечера, привезли обед, и тревожные мысли ушли. Я записываю их поздно ночью, при свете огарка свечи. Рядом тяжело дышат, храпят соседи по землянке, возможно, те самые люди, рядом с которыми мне придется умереть и быть похороненным вместе. Провести вечность рядом с ними – это ли не страшнейшее из наказаний!? Ведь из могилы не убежишь, и соседей не переменишь. Придется лежать, бок о бок, дожидаясь конца времен.
