Я не мог разобрать, это кусты или маленькие деревья. Слева и справа горбились горы, округлые, словно морские волны.
– Галилея, – раздался голос Терапевта. – Дом Вестника.
Спустя мгновение я оказался в большой комнате. Вестник, высокий мужчина с начинающей седеть бородой, живыми коричневыми глазами и выпуклым блестящим лбом, испещренным глубокими морщинами, завернувшись в белый плащ, сидел в кресле. Возле его ног двумя рядами расположились ученики. Вестник медленно говорил, а ученики, судя по движениям губ, – повторяли. Слов я не слышал, но каким-то образом понимал, о чем идет речь.
– Сыны Тьмы думают, будто на зло нужно отвечать добром. Так, считают они, можно исправить мир. Но если принять за истину это высказывание, чем же тогда мы сможем ответить на добро?
Говорил Учитель Праведности: на зло отвечай справедливостью, а на добро добром. Не пытайся изменить мир; ты можешь улучшить только себя самого. И если преуспеешь на этом пути, то поймешь, что весь мир прячется в твоем сердце.
Вестник замолк, прикрыл глаза и замер, словно прислушиваясь, а ученики нараспев начали сто один раз повторять изречение.
– Он может меня увидеть? – тихонько спросил я Терапевта.
– Не бойся, Шуа, – громко ответил тот. – Ни увидеть, ни услышать нас не могут. События, за которыми ты наблюдаешь, произошли много лет тому назад, и большинство людей, принимавших в них участие, давно мертвы. Камень в твоей руке взят из стен этого дома, и сейчас он поведает нам то, что успел запомнить. Память камней избирательна и устроена по-другому, чем у людей. Поэтому не удивляйся отрывочности и фрагментарности.
– Я слышу язык камней, учитель Асаф?
Раздался короткий смешок.
– Да, так говорят камни. Но в том, что понимаешь их речь, нет твоей заслуги. Уши и глаза открыла мазь, изготовленная мною. Когда ее воздействие закончится, ты снова перестанешь понимать этот язык.
– Хороший торговец, – продолжил тем временем Вестник, – так хорошо прячет от жуликов свои товары, что лавка кажется пустой. Подобно ему избранный, наполняющий себя Светом, выглядит глупцом в глазах детей Тьмы. Им тоже кажется, будто он пуст. В нашем мире торжествует несправедливость, а злодеи преуспевают, иначе у человека не было бы свободы выбора.
Он помолчал немного и добавил:
– Как же узнать, кто идет путем Света, а кто лишь притворяется? Если у человека заносчивый вид, и он наполнен желаниями, словно гранат зернами, поведение его манерно и устремления похотливы, – знай, он даже не приблизился к обочине дороги.
Ученики зашелестели, словно крона дерева под порывом ветра. Вестник прикрыл лицо полой плаща. Урок, по-видимому, закончился, но я не успел этого увидеть, потому что оказался в другой комнате.
Женщина благообразного вида с преисполненным достоинства лицом накрывала на стол. Ей помогала молоденькая смешливая девушка. Все ее веселило, и она то и дело прыскала в кулак от смеха. Женщина поглядывала на нее неодобрительно.
– Хватит, хватит дурачиться, Марта, – наконец не выдержала женщина. Но упрек был произнесен так сердечно, что девушка не обратила на него внимания.
– Да что я могу поделать, мама, если меня все смешит! Погляди, какая забавная загогулина на хлебе, – и она указала тоненьким пальчиком на завиток, напоминающий хвостик.
– Ничего забавного, – женщина поправила хвостик, и он тут же отломился.
Марта зашлась от хохота.
– Ну будет тебе, будет, – с улыбкой произнесла женщина, кладя отломанный хвостик между хлебами. – Принеси побольше соли. В прошлый раз всем не хватило, и отец очень расстроился.
– Это Саломея, жена Вестника, – раздался голос Терапевта. – И ее старшая дочь, Марта. Младшая дочь, Мирьям, воспитывается в отдельном флигеле на столбах, не проводящих нечистоту. С момента рождения она никогда не выходила за пределы дома. Мирьям – единственная девушка в Галилее, воспитанная в полной святости. Вестник возлагает на нее большие надежды.
Дверь в комнату отворилась, и на пороге возникла девочка, одетая в белое платье. Темная полупрозрачная вуаль скрывала ее лицо.
– Ты звала меня, мама?
– Да, Мири. Благослови, пожалуйста, хлеб.
Девочка осторожно перешагнула порог. Она явно опасалась к чему-либо прикоснуться. На длинном столе, занимавшем центр комнаты, аккуратно лежали свежевыпеченные хлеба, прикрытые белой тканью.
– Марта, будь добра, сними салфетки, – попросила девочка в белом.
Марта быстро выполнила просьбу сестры, и Мирьям принялась за благословения. Она протягивала руки над каждым хлебом и что-то шептала. Что именно, я не мог разобрать, вуаль скрывала ее губы. Я видел, как медленно шевелились тонкие пальцы, как поблескивали миндалевидные розовые ноготки. Девочка легонько раскачивалась, и мне показалось, будто от ее ладоней исходило сияние. Присмотревшись, я понял, что это был все тот же блеск покрытых лаком ногтей.
Закончив благословения, Мирьям вернулась к порогу:
– Что-нибудь еще, мама?
– Нет, спасибо, дочка. Отец остался доволен твоей вчерашней работой. Он говорит, что два ученика сдвинулись с мертвой точки.
– Да, он послал мне весть, и сегодня я постаралась усилить действие. Но, знаешь, мама, ведь мой вчерашний успех – просто случайность! В комнату залетел шмель, я испугалась, хоть и не подала виду, но сбилась с ровного хода мыслей. А потом, когда вспоминала, как произносила благословение, поймала себя на неточности. Отец уверен, будто из-за нее все и получилось.
– Замечательно, Мири! – воскликнула Саломея. – Отец знает, что говорит.
– Но, мама, как же так! Разве может быть в нашем деле случайность? Когда я думала, настраивалась и собиралась с мыслями, у меня получалось куда хуже. А сейчас из-за какого-то дурного шмеля раз – и удалось.
– Не волнуйся, дочка, – Саломея сделала было движение к Мирьям, словно пытаясь обнять ее, но остановилась на половине пути. – Когда человек чист, Свет засчитывает ему в заслугу даже ошибки. Тут главное – усвоить урок и двигаться дальше. Иная промашка может помочь куда лучше, чем десятки часов работы.
– Все равно обидно, – Мирьям покачала головой. – Получается, не я иду по дороге, а меня ведут. В какую сторону ни ступлю – все равно хорошо.
– Эх, дочка, – вздохнула Саломея. – Чистая моя душа. Ты просто не понимаешь, что такое ступить в сторону. Для большинства живущих твои проступки считались бы величайшими достижениями.
– Не стоит так говорить, мама, – Мирьям чуть поклонилась лежащему на столе освященному хлебу и вышла из комнаты.
Нити тумана снова закружились перед глазами. Я уже понял: так в памяти камня отделяется один отрывок от другого. Когда туман рассеялся, я снова увидел ту же самую комнату.
Вестник восседал во главе стола, вокруг которого чинно сидели ученики. По правую руку от Вестника расположился юноша с молодой курчавой бородкой. Ее коричневые блестящие завитки напоминали детские локоны. На лице юноши выделялся нос – заостренный, точно клюв хищной птицы. Мягкие усы прикрывали тонкие, плотно сжатые губы.
За спинкой кресла Вестника стояли два мальчика, похожие друг на друга, как две капли воды.
– Это три сына Вестника, – раздался голос Терапевта. – Старший, Яков, приехал на каникулы из Кумрана. Он идет путем воинов и достиг больших успехов. Два близнеца пока проходят обучение в отцовском доме. Их тоже ожидает обитель. Трапеза только что закончилась, видишь, на столе не осталось ни крошки хлеба. Галилейский Вестник пытался ввести в кругу учеников трапезу, подобную кумранской. Для этого он силился поднять святость хлеба всеми доступными способами. Сейчас ты видишь Вестника в минуты наивысшего подъема, самого благоприятного стечения обстоятельств. Все с ним, и все у него. Но ессей должен знать, что Свет не зря поднимает его на высоту. Вслед за ней обязательно следует испытание
