Идем же, смертный, поищем ее душу

другой, исходило бледное рассеянное мерцание. Под нашими ногами поскрипывали ступеньки шаткой деревянной лесенки, которая вела вниз, к крохотному причалу. Возле него покачивался на воде плот из просмоленных бревен.

Исторгатель и Проводник первыми ступили на плот. Мы сперва спихнули Дефалька, а затем спустились сами. Проводник произнес:

– Можете развязать вашего пленника. Вы уже вступили в царство Смерти, и любой из вас, кто осмелится отойти от меня хоть на шаг, останется здесь навсегда.

Мы развязали Дефальку руки. Украшенная резным орнаментом дверь спальни Шамблора захлопнулась и исчезла вместе с лестницей, точно растворилась в покрытой слизистым налетом грязи стене. Наш плот тронулся с места и поплыл по течению. Человекоящер взялся за шест и принялся выгребать на середину мерзкого потока.

Воды подземной реки, Барнар, так и кишели разными тварями. Местами на ее поверхности возникали тускло-оранжевые фосфоресцирующие пятна, и в них можно было разглядеть десятки бесформенных комков эктоплазмы, которые, поднимая свои перекошенные лица дегенеративных детей к свету, силились пронзить окружающий их вечный мрак мутным взглядом незрячих слезящихся глаз. Другие, более юркие и верткие, с человеческими глазами и зубастыми, как у миног, ртами, походили на ободранных змей, с чьих боков свисала бахрома изъеденной проказой плоти. Но были там твари и побольше, они описывали плавные круги в похожей на суп жиже, то и дело мелькая своими маслянистыми боками в лужицах света. Вдруг одна из них вынырнула на поверхность и подняла над водой вполне человеческую голову, качавшуюся на тонком, как полип, стебельке шеи. Она глядела на нас, пуская слюни, но ни одного звука не сорвалось с ее губ. Все эти твари испуганно шарахались от нашего плота, но мы все равно чувствовали, как они извиваются и корчатся под нами. Тяжелые толстые бревна, казалось, вибрировали, как туго натянутая барабанная кожа, от присутствия сотен тысяч мертвецов вокруг.

Проводник заговорил:

– Дефальк, ты давным-давно должен был проделать этот путь, и совершенно в другом обличье.

– Так тебе известен наш спутник, о великий? – переспросил я. Дефальк отвел взгляд и ничего не сказал.

– Разве есть хоть один смертный, чье имя было бы мне неизвестно, северянин Ниффт? Я узнаю имя каждого живого существа, как только оно впервые слетает с губ его родителей. Когда мать произносит имя только что рожденного ребенка, я слышу ее шепот. Сама того не ведая, она сообщает: «О Проводник, вот мой Дефальк, еще одна работа для тебя – рано или поздно».

Гигант негромко усмехнулся. На мгновение стало тихо. В подземелье стояла такая абсолютная и всепроникающая вонь, что я перестал обращать на нее внимание, – так перестаешь замечать рев водопада, когда долго находишься поблизости. В то же время мне показалось, что скорость течения полноводного потока увеличилась.

– Но даже не знай я о нем с самого начала, – прервал молчание Проводник, – узнал бы потом. Разве не я уносил Далиссем к месту ее последнего обитания? О, она не шутила, когда нанесла себе удар. Ни минуты не раздумывая, вогнала она кинжал между ребер прямо в сердце. Оно так и раскололось на две половинки, точно спелое яблоко под ножом кухарки. Вот это была женщина! Ее душа заполнила этот мешок целиком! Он так и топорщился во все стороны, распираемый ее духом! А это, могу вас заверить, нечасто случается. Наша обычная добыча – жалкий сгусток алчности, вырожденческого самодовольства и страха, наподобие этого. Мы бросаем таких слизняков здесь, и они сами находят дорогу на дно ада. Вот так! – И Проводник вытряс мешок через край плота.

Что-то небольшое, с крысу размером, пролетело, отчаянно барахтаясь, по воздуху и шлепнулось в реку. Мгновение спустя на поверхности показалось усатое рыльце без глаз и скорбно заверещало, повернувшись к нам. Исторгатель отпихнул его шестом, и оно уплыло своей дорогой.

– Однако о Далиссем, – продолжал Проводник. – Она одна из тех избранных душ, что завоевали в царстве Смерти почетное место. Души, ярким пламенем горящие при жизни, продолжают сиять и в смерти и получают здесь право на вечное существование – именно существование, а не жалкое прозябание в зловонной грязи. При жизни ее дух был силен яростью. Вот почему в смерти ей было определено место в Долине Беснующихся Мертвецов, среди Ветров Войны.

– Яростью? – вырвалось вдруг у Дефалька. Мы удивленно уставились на него, а он смотрел на Проводника. – Почему яростью? Она ведь умерла ради нашей любви! – В его голосе ясно звучало не только сознание собственной вины, но и скрытое до поры до времени демоническое тщеславие.

– Тем больше твой позор! – отрезал Халдар, хватая Дефалька за руку и сильно встряхивая. – И все равно это была ярость, а не любовь. Неужели ты знал ее так мало? Мне хватило одного взгляда, чтобы понять ее суть, ибо она – само совершенство. Она могла бы убивать врагов голыми руками, она предпочла бы выплеснуть переполнявший ее гнев, а не умереть! Но, связанная клятвой, она была бессильна и могла обратить свою ярость лишь против себя самой. И она нанесла себе последний удар, презирая жизнь в оковах!.

Тихим проникновенным голосом Проводник спросил:

– Она прекрасна, Халдар Диркнисс, разве не так?

– Да, великий Проводник, – был ответ.

– Тебе, Дефальк, – обратился к нему Проводник, – следовало бы видеть ее путь вниз. Жаль, что ты не был свидетелем ее второго рождения из мешка Исторгателя. Столько великолепия из грязной, темной оболочки. Истинные души возрождаются в том же виде, какой их тела имели при жизни. Здесь, на этой самой палубе, лежала она семь лет тому назад и даже не вздрогнула, поняв, где находится. Первым делом она протянула руку, как делает, проснувшись рано поутру, женщина, проверяя, на месте ли ее мужчина. Но Далиссем никого не нашла ни справа, ни слева. Тогда она медленно села и огляделась. Я отвернулся, чтобы не быть невольным свидетелем ее разочарования.

Далиссем не произнесла ни слова. Немного погодя она поднялась на ноги и стала следить взглядом за всем, что проплывало мимо. Всю дорогу она стояла подле меня и смотрела. Ее лицо точно окаменело. Наконец мы остановились у края пропасти Ветров Войны, и я указал ей на лестницу, ведущую вниз. Не меняя выражения лица, девушка повернулась ко мне лицом и опустилась в глубоком поклоне на одно колено. Это был жест, достойный королевы! Потом она вновь поднялась на ноги и стала решительно спускаться вниз, прямая и неприступная. Но у подножия лестницы, на самом краю провала, ею овладел такой гнев, что даже надменность не могла с ним совладать. Она остановилась, подняла стиснутые кулаки над головой и потрясла ими. Затем запрокинула голову и взвыла. И тут же сорвалась с места и ласточкой нырнула вниз, в самое сердце черного урагана.