тела. Казалось, у него нет сил даже для того, чтобы сесть прямо. Только глаза еще продолжали вести свою, совершенно обособленную от остального тела жизнь: их взгляд бесцельно блуждал по камере, пока не остановился вдруг, неизвестно по какой причине, на наших лицах. Молодой человек сдвинул брови, лежавшая на подушке рука дрогнула и приподнялась, точно он хотел провести ею по лицу, но тут же упала снова. До сих пор не знаю, частью какого сна или знамения стали мы для него. Будь он в состоянии угадать правду, то понял бы, что мы не избавим его от уготованной ему участи, но и вреда тоже не причиним.
На первый этаж мы спустились самостоятельно, не спрашивая дороги. Это стоило нам двух часов блуждания по коридорам, но зато мы стали лучше разбираться во внутреннем устройстве пирамиды, и нашли более или менее прямой путь наверх, которым можно было воспользоваться снова без риска заблудиться. На набережную я с Барнаром не пошел. В одном из темных закоулков я сложил в его дорожный мешок весь наш запас бечевы, а также все свое барахло, кроме веревок, и забрал у Барнара те, что он купил накануне. Винный погребок, в котором нам предстояло встретиться, мы выбрали заранее, еще до посещения дворца. Мой друг отправился к ближайшему аптекарю, а я развернулся и пошел наверх, следуя тем же маршрутом, по которому мы совсем недавно сошли вниз.
Там я нашел постоялый двор, где и провел час в компании кувшина вина и копченого угря. Уже совсем стемнело, когда я вновь оказался в сумрачных коридорах этажа, где бодрствовал Король Года. Сейчас люди зовут меня Ниффтом Пронырой, однако когда я впервые заработал себе имя – было это далеко отсюда, друг, да и довольно давно, – меня называли Шустрым Ниффтом. В следующие два часа я снова доказал себе, что мое прежнее прозвище было не случайным, проделав самую тяжелую работу по подготовке нашей великолепной аферы. Прямо у входа на этаж я затянул на конце веревки петлю, закрепив в ней кинжал вместо грузила, перебросил ее через потолочную балку и взобрался наверх. Все это время я слышал смех и крики гуляк, поднимавшихся следом за мной по лестнице, и звук шагов посетителей, которые уже взглянули на Короля и вот-вот должны были выйти из-за поворота. Но я успел оседлать стропило и втянуть за собой веревку раньше, чем кто-либо из них показался в коридоре.
Затем я встал на ноги и пошел к двери, у которой расположилась стража, соизмеряя длину шага с расстоянием между балками и присматриваясь к порядку сочленения брусьев и стропил. Не доходя до камеры Короля примерно пятидесяти футов, я снова сел и принялся готовить веревки. Приняв за образец промежуток между стропилами там, где я находился, – а они, вне всякого сомнения, везде были одинаковыми, – я принялся не туго переплетать по три веревки вместе, затягивая по три узла на каждый интервал. Когда, наконец, сто футов подвесной дорожки были готовы, и я, свернув их кольцом, забросил себе за спину, оказалось, что весят они немногим меньше меня самого. Тут-то и начался настоящий подвиг. Приблизившись вплотную к двери королевской комнаты, для чего мне пришлось пройти прямо над головами стражников, я начал натягивать веревочную дорожку.
Я закрепил ее как можно выше, оставив между собой и стражниками два уровня брусьев. Хотя просветы между ними были достаточно велики для того, чтобы меня мог увидеть любой, кому вздумалось бы поднять голову, наверху было почти совсем темно, и я не боялся оказаться замеченным. Основная опасность заключалась в том, что от ушей стражников меня отделяло всего каких-нибудь пятнадцать футов, отчего я обдумывал каждое свое движение гораздо обстоятельнее, чем скряга, решающий, с какой частью содержимого своего кошелька он может расстаться. Зеваки по-прежнему приходили и уходили, и я приноровился работать так, чтобы шарканье ног и голоса внизу перекрывали гудение веревки, когда я натягивал ее между стропилами. Подвесная дорожка ни в коем случае не должна скрипеть и прогибаться, когда Барнар ступит на нее всей своей тяжестью, ибо к тому времени поток посетителей иссякнет, и коридоры внизу будут абсолютно пусты и тихи. И все же веревка отчаянно звенела в моих руках, а любопытные старались ступать и говорить как можно тише, поэтому на каждый узел у меня уходило нестерпимо много времени.
Когда я обогнул поворот и оказался в соседнем коридоре, дела пошли легче, однако пот так и лил с меня, и я все удивлялся, почему он дождем не капает вниз и не выдает меня с головой. Клянусь Громом, нет ничего хуже, чем висеть под потолком, то и дело на неопределенное время замирая в неподвижности. По правде говоря, это занятие скорее для ящерицы, чем для человека. Но зато, когда дело было сделано, и я покидал верхний этаж, под потолком, строго параллельно одной из наиболее широких продольных балок, тянулась веревочная дорожка, так что Барнар, ступая одной ногой на нее, а другой – на брус, сможет свободно передвигаться по всей длине коридора, не держась за стропила: руки ему понадобятся для другой работы.
Холод во дворце стоит просто смертельный, так что я, весь мокрый от пота, только чудом не схватил простуду по дороге вниз. Это было совершенно непозволительно: приступ ревматического кашля наверняка сведет на нет все наши усилия будущей ночью. Поэтому, чтобы согреться, я поспешил на набережную, в кабачок, где меня уже ждал Барнар, и заказал стакан горячего поссета.
Барнар отдал мне свое дневное приобретение: кусок заживляющего раны пластыря, которым пользуются ловцы жемчуга, чтобы не привлекать ползунов запахом крови. Он был завернут в лоскут упыриной кожи. Я спрятал его в карман, и, чувствуя себя значительно лучше после стакана горячего питья, заказал еще один. Тут я заметил, что остальные посетители кабачка то и дело бросают в нашу сторону заинтересованные взгляды, стараясь в то же время держаться на почтительном расстоянии. Барнар вполголоса объяснил:
– После моего ухода ты можешь унаследовать ссору. Двое трапперов, по паре челюстей у каждого. Довольно крупные, заводила тот, у кого ожерелье украшено клыками ползуна. Я не стал ломать ему руку, побоялся, что будет слишком заметно, если придется выносить его из зала. Им наверняка сообщат, что ты со мной, и, если они примут тебя за слабака, жди неприятностей.
– Понятно, – отозвался я. – Еще какие-нибудь рекомендации будут?
– Застрельщик не слабак, но неповоротливый. Второй – обыкновенная шестерка.
Намерение Барнара оставить меня в этом трактире одного говорило о том, что самого главного поручения, выпавшего на его долю в этот день, он пока еще не выполнил. В общем-то, мы с самого начала подозревали, что делать это придется ночью, так как всякие колдуны да чародеи – птицы по преимуществу ночные.
– Значит, ты еще не нашел никого, с кем можно было бы посоветоваться? – спросил я.
– Имя узнать и то дорогого стоило, – проворчал он. – Сколько вина надо выпить да сплетен переслушать, прежде чем нападешь на нужный след. Но, похоже, есть одна болотная ведьма, которая может нам помочь. К ней я и отправляюсь, она живет в северной трясине. Проводника я уже нанял, он ждет меня вместе со своим плотом.
– На обратном пути заберешь ползуна?
– Да. Встретимся на рассвете в доках, где сошли на берег сегодня утром.
– Удачи, Бык. Торгуйся как следует. Больше одной жемчужины не предлагай, а то она решит, что ты совсем зеленый, и подсунет тебе всякую чепуху.
