выдающимся свершениям.
Я отвел руку с копьем как можно дальше назад и тут же выбросил ее вперед, всем корпусом подавшись за ней. Разинутая пасть послушно скользнула на предугаданное мной место, и копье плавно погрузилось в нее, не задев ни одного из обрамляющих ее кривых клыков. Мощь броска, помноженная на ускорение волны, была такова, что древко прошило демона насквозь и оцарапало не успевшему вовремя увернуться Гильдмирту бок. Боншада плюхнулась на спину и еще целую минуту пенила волны, мечась по ним, как ошалевшая шумовка, пока до нее наконец не дошло, что ее убили, и она не опустилась, успокоившись, на дно.
Нам вместе с Пиратом предстояло последовать за ней, и мы принялись спешно натягивать шлемы и нацеплять мечи. Покинутое стадо с минуты на минуту могло стать бесплатным угощением для любого бродячего демона, почуявшего запах добычи. Новое погружение казалось погребением заживо: все мое существо сопротивлялось ему, и я лишь усилием воли не выпускал пояс Гильдмирта.
Мы достигли подводного луга как раз вовремя, чтобы отогнать многоротого звездообразного демона, у которого, несмотря на все его пасти, кишка оказалась тонка противостоять мечу гигантской ящерицы. Комок нервов все еще парил над стадом в том самом месте, где несколько мгновений назад находился демон- рабовладелец, и его бывшая собственность оставалась так же беспомощна, как если бы он все еще был там.
Ящер схватил комок спутанных волокон и принялся трясти и подбрасывать его в лапах, будто развязывал запутавшуюся веревку. Узел стал ослабевать. Мы помогали, высвобождая отделившиеся пряди. Чем ближе к концу, тем тоньше становилась работа. Нам пришлось то и дело описывать над пастбищем широкие круги, раскладывая разобранные волокна, которые мы переносили на поднятых кверху руках. И все время, пока мы трудились, стадо продолжало извиваться и корчиться в похотливых объятиях луга.
И вдруг, в то самое мгновение, когда узел окончательно распался на части, скользкая сеть вен и кровеносных сосудов молниеносно втянулась обратно в человеческие тела сквозь спинные хребты, которые тут же захлопнулись, как капканы. Тут-то и начались настоящие танцы, когда получившие свободу люди осознали, в каком ужасном месте они находятся. Не оглядываясь по сторонам, мы бросились к Уимфорту. Гильдмирт несколько раз рубанул мечом по удерживавшим мальчика штуковинам – рассеченные языки и перебитые щупальца немедленно выпустили добычу. Мы с Барнаром подхватили мальчика под руки, после чего я помог другу понадежнее пристроить его подмышкой, и мы, прижавшись к Пирату, стрелой взмыли наверх.
Когда мы втащили нашего находящегося в беспамятстве подопечного в лодку, Пирату понадобилось некоторое время на то, чтобы перевязать рану, пересекавшую всю левую часть груди: на его человеческом теле шрам казался куда больше, чем на громадном торсе ящера. Улыбнувшись с неожиданной сердечностью, он сказал:
– Отличный был бросок, Ниффт.
В умеренных выражениях я искренне ответил, что это и впрямь был лучший копейный удар из всех, что мне доводилось видеть за свою жизнь.
XIV
Почти всю обратную дорогу парнишка лежал на носу, отрешенно глядя на раскинувшийся сверху полог облаков да безучастно меняя позу, когда лодку подбрасывало на особенно высоком гребне. Мы накрыли его мешком для провизии вместо одеяла, а сами сидели, потягивая вино из последнего меха, который обнаружился на дне. Гильдмирт, вглядевшись в лицо мальчика, задумчиво произнес:
– Красивый парнишка. Есть у него шансы вырасти достойным человеком?
Барнар вздохнул и сплюнул за борт. Я устремил на мальчишку безрадостный взгляд. Мы с другом неоднократно обсуждали эту проблему и пришли к выводу, что венцом всех наших усилий будет возвращение подлунному миру если не истинного наказания, то, по крайней мере, и не благословения. Черты лица Уимфорта отличались той восхитительной соразмерностью, которой награждает порой молодых мальчиков юность. В более зрелом возрасте симметрия исчезает, уступая место искажениям и огрублениям, подчеркивающим фамильное сходство. Тяжеловатый контур щек уже и сейчас напоминал родителя.
– Боюсь, мой добрый Пират, что порадовать тебя мне нечем, – ответил я. – Прежде всего, он и сюда-то угодил исключительно потому, что жажда славы лишила его последних крох осторожности.
– Неосторожность в сочетании с честолюбием – в них слабость, но и сила юности.
Я кивнул.
– Есть у него воображение и смелость. Однако, как и следует ожидать, высокомерие воспитанного в богатстве юнца отнюдь не умеряется в нем способностью сочувствовать другим. Он сын Повелителя Кнута, я говорил тебе. Но, быть может, это… – я жестом показал на море, – и все, что ему еще предстоит испытать на обратном пути, убедит его в том, что в мире существуют не только его желания.
– Раз уж вам выпало на долю доставить его обратно, так позаботьтесь и о том, чтобы он утвердился в этом убеждении. Честолюбивые маги-дилетанты только усугубляют адский беспорядок, которого и без них достаточно на земле. Конечно, и я тоже был когда-то таким вот чародеем-любителем, покупавшим секреты магического искусства на рынке. Но, по крайней мере, приобретая заклинание, я нанимал еще и учителя, самого сведущего в области его значения и практического применения, и не бежал за новым, пока не овладевал основательно прежним и всем, что имело к нему хоть малейшее отношение. Не случалось мне и опробовать на своих ничего не подозревающих собратьях новое колдовство, до которого я еще не дорос.
Мне хотелось поподробнее расспросить его на эту тему.
– В легендах, которые люди рассказывают о тебе, Пират, часто упоминается, что многие из твоих… незаурядных поступков совершались именно с целью финансирования магических исследований.
Некоторое время Гильдмирт глядел на нас.
– Так, значит, и это тоже вошло в легенду? Тронут, что о моих мошенничествах вообще вспоминают. Передай мех. Спасибо. Да, это было дорогостоящее образование; заметьте, раньше я никогда не был жаден до золота как такового. Б сущности, все мои крупнейшие аферы имели своей причиной и следствием чисто исследовательский интерес.
– Насколько я понимаю, – вмешался в разговор Барнар, – перед самым прибытием сюда ты чрезвычайно прибыльно оставил в дураках жителей родного города?
Гильдмирт обвел безутешным взглядом подернутый тяжелыми облаками каменный свод наверху, прежде
