стал караван гигантских повозок длиною в милю. Каждая повозка была нагружена одним-единственным гигантским мягким коконом, не уступавшим, пожалуй, размером залу ангальхеймского трактира.
Караван шел нам навстречу. При появлении армии он попытался повернуть в сторону, но атака была столь стремительной, что замыкающие повозки только теперь начали медленно разворачиваться, а их чешуйчатые возницы изо всех сил настегивали тягловых жаб, пытаясь загнать их в укрытие.
– Это яйца А'Рака, приобретенные во вторичном мире для защиты крепостей, – пояснил Острогал.
– Приобретенные в обмен на какие товары? – осведомился я.
– Я, э… По правде говоря, не знаю.
– Приобретенные в обмен на людей-пленников, надо полагать, – высказал догадку Барнар.
– Совершенно искренне заявляю, мне это неизвестно, о сиятельные!
Но авангард армии Пожирателей уже раскололся, словно громадная волна о каменный берег, подмяв под себя передние повозки; громадные коконы покатились на землю и тут же скрылись под телами нападающих. Тысячи челюстей мгновенно располосовали их, и целый выводок крохотных паучков – всего-то с колесницу вместе с упряжкой каждый – высыпал из коконов и кинулся врассыпную.
– Когда они вырастают, то начинают охотиться и на моих сородичей, и на Пожирателей без разбора, – продолжал просвещать нас Острогал, – но мы миримся с этим, потому что по крайней мере один раз из четырех они берут над Фуражирами верх.
Что за пир тут начался! Похоже, для Пожирателей эта добыча была изысканным угощением – каждого паучка хватало ровно на четыре укуса, – и они заглатывали ее с явным удовольствием.
Тем временем Королева и ее эскорт продолжали кувыркаться в воздухе, совершенно безразличные ко всему, что творилось под ними, и не испытывая никакого голода, кроме любовного; совершая гигантские скачки в небе подземного мира, Женихи то пикировали поближе к своей вожделенной подруге, то, напротив, отдалялись от нее, в то время как Юная Мать Гнезда, точно одержимая каким-то величественным безумием, еще распаляла их все более и более головокружительными трюками. Как зачарованные, любовались мы могуществом наших великих проводников и союзников. Над нами проливало слезы око Омфалодона, и нам казалось, что все демоны как один уже лежат брюхом кверху, готовые отдаться на милость победителя.
XXII
Тьма упала к ногам,
Точно сброшенный плащ.
Ветер бодрый лицо холодит.
Что радость бывает такой простой,
Я в мире подземном успел позабыть.
Не могу сказать, чтобы у нас отваливались ноги, когда мы устало подгребали к Гнезду, возвращаясь из своего последнего набега, за время которого обчистили, кажется, всех демонов, какие только водятся на свете. Второй такой самозабвенной фуги с вариациями на тему грабежа мне, думается, не сыграть уже никогда в жизни.
С момента нашего вылета из Гнезда в арьергарде армии Молодой Королевы прошло около двух месяцев, как мы прикинули впоследствии. Но в тот момент мы знали лишь одно: интервал, проведенный нами в подземном мире, складывался из последовательности маленьких вечностей, каждая из которых пряталась внутри следующей, наподобие тех хитрых коробочек, что изготовляют искусные ремесленники Минускулона.
Нет, ноги у нас определенно не отваливались. Но все прочие части тела, до последней жилки, ломило немилосердно. Ибо мы были нагружены до крайнего предела, который только позволяло Снадобье. С наших поясов свисали сплетенные из прочной пеньковой веревки сети с мелкими ячейками. Их так и распирало от награбленной в царстве демонов добычи, по весу в десять раз превосходившей нас самих. Думаю, больше всего мы походили на две стрелы грузовых подъемников, с которых, наподобие маятников, свисали тюки инфернального добра.
Лететь с таким грузом было так же тяжело, как и плыть, да притом плыть, добавлю, в ледяной воде, которая вытягивает из тела последние капли тепла, ибо и наши собственные силы, и подъемная мощь Снадобья иссякали с ужасающей скоростью. Отдохнуть можно было, лишь повторно умастив конечности очередной щедрой порцией Снадобья. Каждый раз, когда мы проделывали эту операцию, продвигаться вперед становилось немного легче, и тогда мы ненадолго переводили дух.
Но наш вес постоянно тянул нас книзу, и много Снадобья уходило просто на то, чтобы не упасть на землю, вне зависимости от того, висели мы в воздухе или плыли сквозь него. Поэтому передышки мы старались сокращать до предела, а в остальное время пыхтели как могли, приберегая Снадобье до того момента, когда окончательно выбьемся из сил. Лига за лигой мы пробирались сквозь рубиновую мглу, кряхтя и напрягая и без того одеревеневшие мышцы, цепляясь за тающий в руках воздух, точно две мартышки, которые упорно ползут по милям невидимых лиан.
Все это нисколько не походило на расхожие представления о полете. Как ясно вспоминал я в минуты самого тяжкого труда то самозабвенное ликование, от которого быстрее забилось мое сердце, когда мы впервые поднялись в воздух подле похороненной в камне лапы Омфалодона. С тех самых пор ничего похожего мы не испытывали.
И вот впереди, не слишком далеко от нас, снова возникли корни хребта Сломанной Оси; мы даже различали некое отливавшее красным пятнышко тьмы, которое вполне могло оказаться входом в наше Гнездо.
Но нас, меня и Барнара, переполняла такая неудержимая злоба друг на друга, что мы, можно сказать, и не обратили внимания на знак конца пути, замаячивший в отдалении. Я и самих гор практически не видел, поскольку скотское, несдвигаемое упрямство бывшего друга стеной стояло у меня перед глазами. И об эту стену я колотился лбом уже несколько недель подряд.
– О Кодексе Корсирена говорить не буду, – убеждал я его. – Давай забудем о том факте, что, по единодушному мнению посвященных, именно в Кодексе Корсирена находится Звездная Лестница. Ну да пусть ее, эту Звездную Лестницу, как я уже сказал! Нам нет нужды бродить по Галактическим Тропам, равно как и незачем лезть на Мельницу Времени, раскаленные добела жернова которой перемалывают Вечность и
