целого архипелага вместе с деревнями, крепостями, торговыми судами и прочим; да что там, такого состояния – при условии, что оно так и останется неразделенным, – достанет даже на воплощение самых безумных моих фантазий. При таком положении вещей заурядность наших наемников была нам даже на руку, поскольку, окажись они предателями, справиться с ними будет не так уж сложно; с другой стороны, случись нам стать жертвами разбойничьего нападения, особой доблести от них ожидать тоже не приходилось.
Ах, вот если бы можно было взмыть со всем этим высоко в воздух, насколько увереннее чувствовали бы мы себя тогда! Но нам жалко было тратить драгоценное Снадобье на перетаскивание тяжестей, да к тому же поскольку вес нашего совокупного богатства превышал грузоподъемную способность Снадобья, то нам пришлось бы дважды летать на побережье и обратно, оставляя сокровища без присмотра в том или ином конце маршрута. Более того, случись кому-нибудь увидеть нас в воздухе, и известие об этом, как на крыльях, облетело бы окрестность, лишая нас анонимности, которой мы пользовались в данный момент и в которой заключалась наша лучшая защита.
День клонился к вечеру. Крупные темнокрылые кроки кружили в безупречной синеве неба над каньонами, в которых уже заклубились лиловые тени. Золотой глаз солнца, чей взгляд обладает властью облагораживать все, на что ни упадет, и жалким подражанием которому торчит в каменном своде подземного неба око Омфалодона, сверкал в предзакатном великолепии, но я не мог уделить ему ни секунды внимания. Засады мерещились мне на каждой миле горной дороги, которая то и дело ныряла в овраги и ущелья. Напряженная готовность к действию не оставляла меня ни на мгновение, так что до меня не сразу дошло, что местность как-то подозрительно пуста. А вот наши попутчики из Сухой Дыры заметили это куда раньше.
– Ни одной живой души за целый день! – воскликнул Класкат. – Это очень странно, почтенный Ниффт.
– А вы знаете, – вмешался Клопп, – что за те несколько дней, пока мы ждали вас у шахты, никто не проехал наверх? Парни со «Счастливого Сальника» тоже это заметили, если я ничего не путаю.
На ночлег мы устроились в песчаном русле пересохшей реки. Я сидел на страже, иногда отвлекаясь, чтобы полюбоваться яркими звездами, но неизменная пустынность широкой, гладкой, залитой лунным светом дороги занимала меня все больше и больше. Когда мы окажемся в Сухой Дыре, лишь полуторадневный переход будет отделять нас от побережья, где всего за четыреста ликторов можно приобрести легкий минускулонский каррак. Но почему же из Сухой Дыры никто не идет и не едет? Ведь там сосредоточена вся торговля этой горной страны. Пустынная дорога приобретала в моих глазах вид все более зловещий.
Наш фургон тронулся в путь с первым светом, а на заре мы наконец повстречали другой экипаж – еще один фургон, полный бочонков с живицей, который возвращался наверх, не доставив по назначению свой груз. Мы сразу поняли, что произошло что-то нехорошее, еще до того, как поговорили с возницей, краснорожим деревенщиной в дурном расположении духа.
– Дорога развалилась! Больше чем в лиге над городом! Мост через Ущелье Мертвого Плода обвалился, и, похоже, все опоры до одной лежат грудами щебня на дне каньона! А мне пока еще не так много платят, чтобы я таскал эти бочки в город на собственном горбу!
На все наши настойчивые вопросы нелюбопытный возница отвечал лишь пожатием плеч. Кто знает, как это случилось? Только не он. Кипя гневом и нежеланием брать на себя дальнейшую ответственность за судьбу груза, он, нахлестывая упряжку, поспешил дальше, вслух репетируя избранные фрагменты беседы со своим работодателем, когда тот станет распекать его за привезенные обратно бочонки.
Торопясь узнать самое худшее, мы гнали изо всех сил. Навязчивая идея, будто наше непомерное богатство кричит сквозь окутывающий его полотняный саван, завладела мною. Одного веса этих сокровищ достаточно, чтобы ввергнуть нас в беду, накликать несчастье соответствующего масштаба. Какая-то ужасная катастрофа поджидала нас впереди, и в ту минуту встреча с мощнейшими проявлениями Злосчастья казалась мне вполне логичной и даже неизбежной платой за взятый нами приз. Каждый немой вопль, вырывавшийся из холщовых тюков, заставлял меня ежиться и втягивать голову в плечи, точно я ждал, что в ответ с неба вот-вот сорвется что-то страшное.
Сразу после рассвета наши худшие опасения получили подтверждение, которое явилось в виде разлапистого скрипучего фургона с высокими бортами из тех, что служат для перевозки сена. Но этот был загроможден мебелью, завален тряпьем и заставлен клетками с квохчущей домашней птицей.
Даже молочные поросята в сооруженной на скорую руку загородке из оконных ставен старательно гадили в дальнем углу. В гамаках, подвешенных между наиболее массивной утварью, трое взъерошенных перепачканных ребятишек спали непробудным сном доведенных до последнего предела усталости детей. Низенький лысый человечек сидел на облучке, натягивая на диво жилистыми руками вожжи. Груда одеял в коробе рядом с ним была, должно быть, его спящей без задних ног супругой. По правую руку от кучера с того же короба свисал набор столярных инструментов и старый меч, который, судя по всему, давно не бывал в деле.
Класкат взволнованно воскликнул:
– Ты колесник Браттл из Двойного переулка, ведь так?
– Ага, был! – гаркнул возчик так громко, что мы только диву дались, почему это никто из его семейства не проснулся. Лицо у него было бледное, точно обескровленное усталостью, но натянутое как струна тело дрожало от напряжения, а во взгляде сквозило безумие.
– Что слышно в Дыре, друг? – продолжал расспрашивать Класкат. – Мы повстречали возчика, который сказал, что дорога на город разрушена.
– Так оно и есть. Точнехонько! Ни одного пролета, ни одной опоры не осталось, все рухнуло как есть! – Браттл ухмыльнулся, глаза вспыхнули безумным весельем. – От самой Дыры на три мили в гору одни развалины. Это еще во время первого пробега было, уже неделю тому! Мы уехали на следующий день. Пять дней волок я остатки нашего добра по руслам пересохших ручьев, где раньше мыли золото, да по заброшенным старательским тропам. Прошлой ночью только на дорогу и выбрался! Но уж теперь-то я наверстаю упущенное, оглянуться не успеешь, как богом проклятая Сухая Дыра, загаженная по самое дальше некуда, останется позади! Где-нибудь меня и мое семейство ждет новая жизнь, и, клянусь Трещиной и всем, что из нее выползает, я найду это место! Посторонись! – Доведя себя своими же речами до белого каления, он привстал на облучке и так страшно щелкнул кнутом, что все четверо его плодов, уставшие, но еще сохранившие достаточно сил, рванулись вперед; Барнар едва успел свернуть с его дороги.
Мы пропустили Класката и Клоппа вперед, полагаясь на их знание местности. Они резво припустили по направлению к городу, волнуясь за родственников и имущество. Я все пытался угадать, какое такое несчастье могло породить «богом проклятую Сухую Дыру, загаженную по самое дальше некуда».
