встречаясь, высекали искры. Я знал, что Барнар держится за свою давно лелеемую мечту не менее упрямо, чем я за свою.
– Развлечения, которыми вы потчуете нас, столь роскошны, – шутливо обратился Барнар к Банту, – что я начинаю беспокоиться. Платите вы нам тоже по-княжески. И все же, хотя теперь, может быть, уже слишком поздно, я хочу задать самый важный вопрос. Насколько опасно проникновение в Королевскую Камеру Гнезда Пожирателей? Не говоря уже о сборе какого бы то ни было секрета, выделяемого телом Королевы? Никогда раньше не приходилось мне слышать о том, чтобы кто-нибудь хотя бы замыслил подобный подвиг, а тем более осуществил его. Разумеется, мы с Ниффтом считаем себя связанными обещанием, – здесь я кивком головы выразил свое согласие, – но все, что нам известно об этом предприятии, подсказывает, что и шестьсот мер золота могут оказаться не слишком щедрой платой.
В это самое мгновение в комнату бодрой походкой вошла рослая молодая женщина, закутанная в плащ для защиты от свежего вечернего ветра, который уже успел вытащить несколько задорных прядок из тяжелого узла медно-рыжих волос у нее на затылке.
– Ша Урли! Душечка! – воскликнул Бант. – Моя сестра Ша Урли, господа! Пожалуйста, отобедай с нами, дорогуша! – Раздражение заржавленным железом скрипнуло в его голосе, и даже медовые речи не смогли его полностью засахарить. Нас он представил как двух путешественников, которые согласились сопровождать его в прогулке по Кайрнгему. Он ведь так много работал в последнее время, что совсем закис, сидя на одном месте, пожаловался он, так что наша компания для него – как глоток свежего воздуха. Ша Урли отказалась снять плащ, но все же присела к столу и выпила с нами бокал вина в знак дружбы.
– Вид у вас вполне надежный и… привычный к путешествиям, – сказала она нам. В ее улыбающихся светлых глазах таилась ледяная искорка иронии. – Моему брату повезло, что он вас встретил. А уж кто, как не он, заслуживает хорошего отдыха за границей! Он слишком много занимается делами. Это наше семейное предприятие, которое наша мать вверила нашему совместному попечительству, но брат так боится взвалить на меня лишнюю обузу, что управляется со всем практически в одиночку. Дорогой братец! Ты из кожи вон лезешь, чтобы избавить меня от тягот, а к своему здоровью относишься просто по-варварски! Ты только посмотри, как ты растолстел! Но, что бы я ни говорила, ты все равно меня не послушаешь, разве не так? – С этими словами она поднялась и склонилась над братом, чтобы запечатлеть на его лице сестринский поцелуй, каковой он и принял с видом одновременно довольным и уязвленным.
У самых дверей она остановилась.
– Счастье еще, – сказала она, – что Ха Оли и во сне не приснится вложить во что-нибудь деньги, не посвятив меня предварительно в свои планы. Это меня вполне удовлетворяет. Рада была познакомиться, господа! Спокойной ночи всем!
III
Коль дел больших сиянье хотим еще увидеть,
Пора вставать и делать их. Чур, первое мое!
Мы поднялись на корабль вскоре после наступления темноты. Сначала была суета с погрузкой и отплытием, а потом, как только отдали швартовы, Бант убрался в свой гамак и захрапел. Спору нет, он принимал самое активное участие в истреблении меда и яств за давешним обедом, и все же его поспешное бегство в постель отдавало уклончивостью, ибо мы не оставляли попыток узнать правду об истинном характере нашей экспедиции в Королевскую Камеру гнезда Пожирателей и продолжали задавать наводящие вопросы.
Мы с Барнаром стояли у самого борта скрипучего суденышка, старой пиратской каравеллы, приспособленной для перевозки животных и клади наподобие нашей с кайрнского побережья и обратно. Половинка луны красовалась посреди недавно потемневшего небосклона, ее бледный свет превращал стоявшие в гавани корабли со спущенными парусами в призрачные статуи. Один за другим скрывались они за кормой, а яркие огни в окнах прибрежных домов постепенно сливались в полукруглую звездную туманность, облаком опустившуюся на посеребренные луной волны, пока ветер подгонял нас в сторону открытого моря. Мы облокотились на ограждение палубы и наслаждались каждым движением старого корыта, колченого приплясывавшего по мерно колыхавшейся груди океана.
– Н-да, – начал разговор Барнар, – напиток гигантов… Ты когда-нибудь слышал о таком?
– Мне доводилось слышать о том, что Пожиратели-работники словно бы кормятся или сосут что-то из боков Королевы, но случалось слышать и такое мнение, будто это не более чем миф.
– Вот и мне тоже так кажется, – отозвался Барнар. – Кто вообще бывал когда-либо в Королевской Камере и хотя бы видел Королеву? Если такое и было, то я никогда об этом не слышал.
– Что ж, постараемся вынуть из Банта все, что сможем. Остальное, полагаю, узнаем из первых рук на месте…
Мы еще долго стояли в абсолютном молчании, наполненном для каждого из нас оглушительным грохотом мечтаний, катившихся, подобно океанским валам, через наше сознание. Ночной ветер дул нам в паруса, заставляя нашу старушку каравеллу со стонами и вздохами карабкаться через невысокие волны. Прямо по курсу, чуть выше черного пятна кайрнгемского берега, звезды густо устилали бархатный небосклон, и даже яркая луна не могла затмить их сияния, точно они были раскаленными углями, которые раздувал свежий ветер.
– Барнар, – произнес я. – По-моему, нам крупно повезло. У меня такое чувство, будто удача собирается под нами, словно большая волна. Приливная волна. Мне следовало понять это еще утром, до того как мы заполучили золото, ибо разве люди, проглоченные глабруазом и невредимыми вышедшие из его пасти, не самые большие везунчики в мире?
Дай-ка я расскажу тебе одну историю, дружище, – продолжал я, – о человеке, которого мы оба знаем и который дорог моему сердцу, словно родной брат. У этого человека девять дядюшек и семь тетушек, несметное число двоюродных и тринадцать родных братьев и сестер, – Барнар хотел было меня перебить, но я вскинул руку в упреждающем жесте, – и все его дедушки и бабушки еще живы, а двоюродных теток и дядьев у него по меньшей мере десяток, и не менее четырех его прапрабабушек и прапрадедушек все еще топчут усыпанные хвоей тропинки, что вьются по склонам его родной Гам-Гадрианской долины, пропитанной бодрящим скорзовым духом, исконной вотчины Гам-Гадрианского клана. Можно ли после всего этого сомневаться, что человек, о котором веду я речь, – это Барнар Гам-Гадриан, называемый, лишь отчасти в шутку, Барнар Рука-Молот и Барнар Бычья Шея? Не отвечай! Слушай, что я скажу.
Этот самый Барнар, чьи возлюбленные родичи заселяют склоны его долины почти так же густо, как строевой лес, что дает им средства к существованию, любит свою землю, где он с ранней юности научился владеть топором, где правил завывающие полотна лесопилок своего клана, еще будучи голенастым подростком, и где потом и его усилиями в том числе не один гордый, точно лебедь, корабль был спущен на воду, не один дом поставлен на века и не одна надежная повозка покатилась по дорогам задолго до того,
