сделался нарочито под ветром обоих эскадр; корабли «Скорый» и «Мощный» дрались в середине турецкой эскадры, прочие наши корабли были в фигуре полуциркуля, некоторые, будучи обиты в парусах, переменяли их. Победа была несомненна, весь турецкий флот, несмотря на мужественное защищение, был бы взят или истреблен, но, к несчастию, около полудня ветер начал стихать; дабы не подвергнуть не столь обитые корабли быть атакованными превосходною силою, а поврежденные не оставить вне действительных выстрелов, адмирал счел за благо остановить эскадру на месте, осмотреться хорошо и потом ударить на неприятеля, почему и приказал всем придерживаться к ветру».
Турки, стремясь оторваться от преследования, спускались на фордевинд. Постепенно наши начали нагонять беглецов, тут, как назло, стих ветер. В час пополудни Сенявин поднял флаги: «Прекратить бой». Но из-за густого дыма, стелившегося над волнами, концевые корабли его смогли разобрать лишь спустя полчаса. К этому времени ветер стих совершенно и оба противника в беспорядке покачивались на пологих волнах неподалеку от Афона. Турки держались тремя стихийно образовавшимися группами. В первую, находившуюся под ветром, вошли корабли бывшего авангарда. Вторую группу пытался возглавить избитый, но все еще не утративший боевого пыла «Мессудие». Около него, зная суровый нрав капудан-паши, преданно держались три корабля и два фрегата. Позади всех дымил черный остов «Се-дель-Бахри», которого пытался буксировать подошедший «Бешарет-Нюма». Прикрывали обоих еще невредимые фрегат «Нессим-Фату» и корвет «Метелин» с командами из берберийских пиратов.
Русские к тому времени располагались так: «Твердый» под ветром у «Мессудие», «Ретвизан», наоборот, на ветре и впереди всех, «Скорый» около головных турецких кораблей, «Мощный» в самой гуще турок, «Рафаил», «Елена», «Селафиил», «Уриил», «Сильный» и «Ярослав» держали единую боевую линию на ветре у неприятеля.
Командиры оценивали результаты боя, потери и повреждения. В том, что сражение уже выиграно, никто не сомневался, но и повреждения тоже были немалые. Особенно досталось «Рафаилу», «Мощному» и «Сильному». Но и другим было ненамного легче. На том же «Ярославе» фок и бизань-мачты были разбиты в щепки, а грот, если и держался, то только на честном слове. Оценив обстановку, Сенявин велел всем придерживаться по мере возможности к ветру и побыстрей исправлять повреждения. Ветер мог усилиться в любой момент, тогда сплетать порванные снасти будет уже некогда! Настроение у вице-адмирала было не самое лучшее. Он жаждал добить турок, но почти полный штиль этому мешал.
Погода, как назло, в тот день была явно против нас. Ко второму часу пополудни заштилело окончательно. На кораблях поглядывали на обвислые паруса и сдержанно матерились. Однако затем небо все же немного смилостивилось над россиянами. Вновь задул от веста легкий верхний ветер. К восемнадцати пополудни он уже засвежел по-хорошему. Вымпела вытянулись в нитку, а паруса вздулись огромными пузырями.
– Пора догонять, пока не поразбежались! – повеселели наши.
Но турки к этому времени успели уже несколько оторваться. Видя это, Сенявин велел «Уриилу» с «Се- лафиилом» отсечь «Седель-Бахри». Догнать корабль Бекир-бея удалось лишь к ночи. Тот выпалил пару раз для очистки совести и сдался без всякого сопротивления. Ни храбрость отважного Бекир-бея, ни страшный меч араба Ибрагима, которым он сносил головы трусам направо и налево, не могли уже изменить положения дела. Остатки команды наотрез отказались драться.
– Лучше сразу убивай, но не продлевай наших мучений! – кричали галионджи Бекир-бею. – Мы сделали все, что могли, но Аллах отвернулся от нас!
Державшиеся подле младшего флагмана «Бешарет-Нюма» с фрегатом и корветом, завидя приближающихся русских, не стали ждать развязки, а, обрубив буксир и бросив на произвол судьбы своего товарища, бросились наутек.
– Снимите хоть меня! – кричал им вслед взбешенный таким вероломством Бекир-бей, но его никто неслышал.
«Селафиил» подвернул под корму беспомощного турецкого линкора, чтобы вычистить его палубы картечью. Наши были уже готовы дать залп, когда турки, побросав оружие, завопили. – Аман! Аман!
«Аман» в переводе с турецкого – пощада, бить врага после такого слова нельзя.
Первым на сдавшийся «Седель-Бахри» взошли матросы «Селафиила» под командой капитан-лейтенанта Языкова, который был определен командовать трофеем. Когда «селафиильцы» взобрались на борт сдавшегося корабля, то даже видавших виды моряков взяла оторопь. Вся палуба была залита кровью, трупы валялись штабелями, как валяются у плохого хозяина дрова. На трупах безучастно восседали немногие живые и ждали своей участи, равнодушные ко всему происходящему. Внезапно из трюма раздались крики: – Робяты! Родимыя! Никак свои!
Из люка выбрались на свет Божий одиннадцать отощавших и обросших бородами человек. Тряся кандалами, они плакали.
– Да кто вы такие и откудова? – поинтересовался недоверчиво подошедший лейтенант Титов. – Матросы мы с корвету «Флора»! – Так вы ж погибли во время бури!
– Кто погиб, а кто и цел остался! Все в тюрьме стам бульской горюют, а нас вот оттудова забрали и на кораблик посадили, чтоб по своим палить. Но мы все одно в сторону били! – А жив ли Кологривов?
– Как не жив! Вместе с нами сидел на цепи привязанный!
Это были одиннадцать матросов, отобранные турками для укомплектования своих поредевших после Дар-данелльского сражения корабельных команд. Пленников приковали цепями к пушкам, а сзади поставили янычар с саблями. Удивления достойно то, что среди всеобщей смерти ни одно ядро, выпущенное с российских кораблей, не задело пленников.
– Ну, ребятушки! – ободрил освобожденных пленников растроганный Языков. – Все напасти для вас уже кончились!
– Да мы тута не одни, с нами и английцы сидят! – забеспокоились пленники.
За ними следом вылезли английский мичман и шесть его матросов, те самые, которых столь вероломно бросил в Константинополе вице-адмирал Дукворт. Англичан турки приковали к пушкам цепями в нижнем деке.
– Отмаялись, союзнички! – хлопали наши англичан по плечам. – Теперича домой вас отправим, пудинги с кофием кушать!
Доставить захваченного пашу было велено лейтенанту Титову. Бекир-бей долго не соглашался отдать свой флаг командиру «Селафиила» капитану 1-го ранга Рож-нову, говоря, что не сдастся никому, кроме самого Сеня-вина. Бедному Титову пришлось несколько раз ездить шлюпкой на «Селафиил» и обратно. Наконец, терпение Рожнова лопнуло, и он велел Титову просто-напросто забрать у турок их флаг. Поняв, что упираться бесполезно, Бекир-бей флаг отдал, но при этом поинтересовался:
– За что русские разозлились именно на мой корабль и так сильно его били? Лейтенант Титов не растерялся:
– За то, что ваше превосходительство храбрее и лучше всех дрались!
Ответ так понравился Бекир-бею, что, погладив свою бороду, он тотчас согласился переехать на «Селафиил». Уже после сражения Бекир-бей с важностью сказал Се-нявину:
– Я видел в Гибралтаре испанские корабли, взятые при Трафальгаре, они были сильно побиты. Но «Седель-Бахри» без реев и снастей с пробитыми бортами, наполненный убитыми и ранеными, выглядит намного хуже!
– Я полностью подтверждаю ваши слова! Вы дрались, как лев! – сказал российский главнокомандующий.
Приняв от турецкого адмирала флаг, Сенявин вернул ему назад саблю и поместил в своей каюте.
Из хроники баталии: «Сражение продолжалось 4 часа; эскадра наша остановилась на месте сражения, а турецкая, уклоняясь вне пушечного выстрела, придерживалась также к ветру. Наши корабли в парусах и в вооружении потерпели много… Турецкая же эскадра, по-видимому, разбита… Более же всех корабль 2-го адмирала, на котором мачты стояли, как голые деревья, без реев и парусов. Адмирал, собрав свои корабли, приказал, как наивозможно скорее исправить повреждения и быть в состоянии того же дня сразиться еще, но в час пополуночи ветер совершенно стих, а потом сделалось переменное маловетрие от северо-запада, отчего турецкая эскадра вышла у нас на ветер и держала как можно круче».
Минула ночь. К утру следующего дня взаимное положение противников существенно не поменялось. Турецкий флот по-прежнему держался к норду от нашей эскадры и так же по-прежнему был у нее на ветре.
